Адмиралы Арктики

А потому больше десятка корреспондентов, российских и иностранных, выбирая удобные ракурсы, суетясь со своими громоздкими ящиками и относительно портативными бокс-камерами, пы́хая вспышками, норовили запечатлеть памятные кадры на фотографические пластины. Находились среди этих искушённых злые языки, нашёптывающие: «На погибель идут». И спешили маститые и не очень щелкопёры, опьянённые воодушевлением и утренним воздухом вперемешку со вкусом угольного дыма, под специфические портовые звуки и гудки уходящих кораблей, ломая перья и грифели, передать на бумагу свои яркие впечатления, не подозревая…

Не подозревая, что на этом новости об эскадре Рожественского не закончились. И будут ещё сенсации – приходить с судами, прибегать телеграфными строчками… и просто доходить почтой статьями в газетах.

Отцы духовные и дальше бы тянули тягомотину, но Зиновий Петрович поспешил получить благословение «пройти путями тернистыми и одолеть ворога» и категорически настоял на скором отбытии.

Катера и паровые шлюпки развезли участвовавших в молебне моряков по своим кораблям.

А те, как огромные плавучие крепости, грозно внушая веру в славный поход и громкую победу, пестря флажками, бахнув тройку раз из салютных пушек, под крики «Ура!» и «в воздух чепчики», начали свой неспешный выход.

Вот только почему-то женщины да бабы крестили их вслед, промокая платочком глаза.

Аккуратно подталкиваемый буксирами, в порядке очерёдности, первым прочь из гавани пошёл флагман – «Князь Суворов».

Броненосцы, выйдя из Кольского залива, выстраивались в кильватер. За ними становились черноморские пароходы. Немецкие угольщики давно уже ожидали на рейде.

Последними оказались «Ермак» и «Роланд».

Идти вслед каким-либо провожающим судам Рожественский запретил, но всякая частная мелочь увязались как малые дети, вплоть до Баренцева моря.

* * *

А студёный Баренц встретил устойчивым северным ветром, неприятной волной в борт, раскачивая менее остойчивые суда, и неожиданно минусовой температурой.

Ветер подхватывал, рвал, сносил дымы в сторону. Кильватер гнул длинную дугу.

Хорошо просматриваясь с флагмана, колонна шла ровно, за исключением немного рыскающего «Ермака». Чуть отдельно двигались германцы.

Вдалеке по левому траверзу, «аж в шестидесяти кабельтовых», как доложил дальномерный пост, чернил небо «британец».

Рожественский даже не стал себя утруждать биноклем, чтобы рассматривать гнусный «Бервик».

«Гнусный» – это он так сам его окрестил, периодически косясь на левый траверз, ду́мы думая свои недовольные: «Ночью он, конечно, подберётся ближе. Пользуясь тем, что у нас нет крейсеров охранения».

Английский крейсер продолжал оставаться неприятным «бельмом на глазу» – и недавним инцидентом с рыбаками, и самим своим присутствием, и ожидаемыми провокациями.

«А как взять, да поднять флажный, да известить беспроводным: “провожу учебные стрельбы к норду, норд-осту, норд-весту. Аккурат в тех секторах, где и пуганём шпиона.

Или же, как стемнеет, дать команду Владимиру Иосифовичу… пусть он “Ослябей” проведёт траверзный рейд, миль на пять-семь[73]. Да потушив огни! Осторожно, конечно, потому, как и “британец” может без огней тишком двинуть на сближение».

Адмирал всё же поднял бинокль, но английский крейсер скрывали собственные дымы.

«Коптит! Твоё счастье, что зарубил инициативу потомков. Верю – гореть бы тебе, поганец. Убийца простых поморских рыбаков».

Зиновий Петрович переключил свои мысли на пришельцев из будущего: «Н-н-да! Ох уж эти потомки…»

Узнать, что они что-то затевают, не составило труда. Дубасов совсем уж зачастил на «Скуратов», и достаточно было спросить его напрямую честь по чести.

«Но каково! Английский крейсер, конечно, следовало бы наказать и изгнать. Но не таким же подлым образом – ночью, метая заряды с летательного аппарата, – Зиновий Петрович вспомнил воющую винтокрылую машину, представил шокированных англичан и пылающий корабль. И снова вернулся к здравому смыслу: – Чистое пиратство!»

На удивление, когда он в категоричной форме, ссылаясь на конвенцию Женевы и мнение императора (пришлось слукавить), а также на непредсказуемые политические последствия атаки, потребовал отменить какую-либо силовую акцию… капитан ледокола, господин Черто́в спокойно, если не сказать с облегчением огласился.

«Или показалось, что с облегчением? Впрочем, не важно. Аргументы, мотивирующие, он всё ж выдвигал… На кои у нас нашлись, надо сказать, свои! Чай, мы тоже не в лыке ходим! Пусть “Ермак” и “хромой”, но перед походом был немного «подкован» и вполне способен повести за собой караван… если «большой ледокол» перед этим проломит, расчистит дорогу. Миль на пятнадцать достаточно. “Бервик” за нами далеко не пойдёт. Не рискнёт. А то, что льды непредсказуемы, что всяко может произойти… оно, конечно, им лучше знать. Однако не надо цену себе набивать. У нас тоже опытные полярники имеются. Хотя Коломейцев тот ещё тот человек-пессимист. Как транспорты качать на волне стало, да ветер северный с морозом задул, с подковыркой так “успокоил”: “во льдах качать не будет…”».