Адольф

Я говорил, не глядя при этом на Элленору, и чувствовал, как мысли мои постепенно становились все менее ясными, а решимость ослабевала. Я постарался овладеть собой и прерывающимся голосом продолжал: «Я всегда буду твоим другом; всегда сохраню к тебе самую глубокую привязанность. Два года нашего союза никогда не изгладятся из моей памяти; они навсегда останутся самой прекрасной порой моей жизни. Но любовь, этот восторг чувств, это невольное опьянение, это полное забвение всех личных дел, всех обязанностей, — это, Элленора, во мне уже угасло». — Я долго ждал ответа, не поднимая глаз. Наконец я взглянул на Элленору; недвижная, она смотрела на окружавшие ее предметы, как бы не различая ни одного из них; я взял ее за руку, рука была холодна. Элленора оттолкнула меня. «Что тебе нужно? — опросила она. — Разве я не одна, одна во всем мире, не имея никого, кто бы внимал мне? Что еще ты хочешь мне сказать? Разве ты уже не сказал все? Разве не кончено все, не кончено безвозвратно? Оставь меня, покинь меня; разве не этого ты желаешь?» Она хотела было удалиться, но пошатнулась; я попытался поддержать ее, она без чувств рухнула к моим ногам; я поднял ее, обнял, привел в чувство. «Элленора, — вскричал я, — вернись ко мне! Я люблю тебя, люблю нежнейшей любовью; я обманул тебя для того, чтобы ты могла свободно сделать выбор». Доверчивость сердца, ты необъяснима! Эти немногие слова, опровергавшиеся всем гем, что я говорил раньше, вернули Элленоре жизнь и уверенность во мне; она заставила меня повторить их несколько раз — казалось, она жадно вдыхала их. Она поверила мне; она упивалась своей любовью, которую полагала взаимной; она подтвердила графу П. свое решение, и я увидел себя связанным еще более прежнего.

Спустя три месяца в судьбе Элленоры появилась возможность новой перемены. В результате политических превратностей, обычных для государств, раздираемых партиями, ее отец был возвращен в Польшу и восстановлен во владении своими поместьями. Хотя он почти не знал дочь, которую мать увезла во Францию в трехлетием возрасте, он все же захотел призвать ее к себе. Слухи о романах Элленоры лишь смутно доходили до него в России, где он безотлучно жил во время своего изгнания. Элленора была его единственным ребенком — он боялся одиночества, тосковал по дочерней заботе; он приложил все усилия к тому, чтобы разыскать ее, и, узнав, где она находится, тотчас принялся настоятельно приглашать ее к себе. Элленора не могла чувствовать подлинной привязанности к отцу, которого не помнила. Однако она сознавала, что ее долг — повиноваться. Поступив так, она обеспечила бы своим детям огромные богатства, а себе вернула бы то достоинство, которого лишилась из-за своих бедствий и своего поведения; но она весьма решительно заявила мне, что поедет в Польшу только в том случае, если я соглашусь сопровождать. «Я вышла из того возраста, — сказала она мне, — когда душа восприимчива к новым впечатлениям. Отца своего я совершенно не знаю. Если я останусь здесь, возле него охотно водворятся другие, и он будет не менее счастлив.

Мои дети получат состояние графа П. Я знаю, все меня осудят, сочтут неблагодарной дочерью и бесчувственной матерью, но я слишком много выстрадала, и я уже не настолько молода, чтобы мнение света имело надо мной большую власть. Если в моем решении есть доля жестокости — виною этому ты, Адольф. Будь я способна обманывать себя на твой счет, я, возможно, согласилась бы на разлуку, горечь которой умерялась бы надеждой на сладостное, длительное соединение; но тебе было бы весьма не по вкусу полагать, что я довольна и спокойна, находясь в двухстах лье от тебя, в кругу своей семьи, посреди роскоши. Ты писал бы мне по этому поводу благоразумные письма, которые я заранее вижу перед собой:; они истерзали бы мое сердце; я не хочу подвергнуть себя этому. Я лишена отрады сказать себе, что, пожертвовав всей своей жизнью, сумела внушить тебе то чувство, которого достойна; но ведь ты принял эту жертву. Я уже достаточно страдаю от сухости твоего обращения и натянутости наших отношений; я покоряюсь этим страданиям, которые ты мне причиняешь, но не хочу сама навлечь на себя новые муки».