Адольф Гитлер и его русские друзья

Предписание имперского министерства внутренних дел (октябрь 1937 года):

«Германские заграничные паспорта, выданные евреям, отныне недействительны. Выданные ранее паспорта должны быть сданы».

Ко всем женским еврейским именам было приказано добавлять Сара, к мужским — Израиль. Евреям запретили покупать газеты и держать животных. Один запрет следовал за другим…

Уже в наши дни один молодой российский журналист написал сгоряча в московской газете: «Гитлер и его ближайшие соратники были в тридцатые годы весьма популярными людьми в светских салонах, в которых собирались интеллектуалы, чтобы поговорить о высоких материях: они были молоды, умны, обаятельны…»

Тут ошибка во всем: в окружении Гитлера не было ни очень умных, ни, тем более, обаятельных людей. Принимал их — до прихода нацистов к власти — весьма узкий круг людей. Что касается интеллектуалов, то разговаривать с национальными социалистами позволяли себе лишь очень немногие в Германии. Остальные нацистов сторонились.

Характерен для круга нацистов был обергруппен-фюрер СА Юлиус Штрайхер, мерзкий тип, которого презирали даже многие руководители его собственной партии.

Вожди национальных социалистов, в первую очередь Геббельс, считали Штрайхера нечистоплотным, примитивным уголовником. Заместитель фюрера Рудольф Гесс называл издателя «Штюрмера» помешанным, Гиммлер — дураком, редактор главной нацистской газеты «Фёльки-шер беобахтер» Дитрих Эккарт — идиотом, руководитель нацистского радиовещания Ганс Фриче — противной свиньей. Даже профессиональные антисемиты жаловались на то, что Штрайхер их только «компрометирует»…

Командующий немецким флотом гросс-адмирал Карл Дёниц говорил, что никто из его офицеров не дотронется до грязного «Штюрмера» и щипцами. Министр иностранных дел Риббентроп жаловался Гитлеру, что пропаганда «Штюрмером» погромов вредит интересам Германии. Но фюрер не хотел сурово судить старого товарища и отказывался закрыть журнал.

В 1938–1939 годах гауляйтер национальных социалистов во Франконии (вроде как первый секретарь обкома) Штрайхер очень выгодно для себя и своих партийных товарищей провел «ариезацию», то есть ограбил евреев и набил свой карман.

Штрайхера, его журналистов и читателей объединяли не только ненависть к евреям, но и зависть, жадность и бешеное желание навредить ближнему.

Один из немногих выживших нюрнбергских евреев вспоминал после войны: «У евреев забирали все имущество. Заставляли «продавать» автомашины за пятьдесят марок. Всех, и мужчин и женщин, избивали».

Машины выгодно перепродавали заслуженным членам партии. Заместитель Штрайхера перевел на себя все земельные участки, отобранные у евреев. Сам гауляйтер оказался владельцем солидного пакета акций.

Забыв о собственном лозунге — «Евреи — это наше несчастье», он попытался устроить свое собственное счастье как раз с помощью евреев.

Но товарищи по партии сочли, что Штрайхер берет не по чину и наживается в ущерб Германии, поэтому в феврале 1940 года он был вызван в высший партийный суд. Председательствовал обергруппенфюрер СС Вальтер Бух, тесть Мартина Бормана. Рядом с ним сидели заместитель фюрера Рудольф Гесс, шесть гауляйтеров и представитель Геринга генерал авиации Карл Боденшатц. Гитлер запретил строго наказывать Штрайхера, поэтому суд просто лишил его всех партийных должностей. Отныне он мог управлять только своим журналом.

Штрайхер надеялся, что опале рано или поздно придет конец. Старых знакомых он просил передать Гитлеру:

— Скажите моему фюреру, что я ничего так не желаю, как умереть рядом с ним, если отечество постигнет катастрофа.

В 1945 году он напомнил о себе Гитлеру — об этом можно прочитать в дневниках Геббельса:

«Фюрер получил письмо от Штрайхера. Смысл письма сводится к тому, что сейчас, в минуты крайней опасности для отечества, он, Штрайхер, просит дать ему какую-нибудь работу, так как он не в состоянии спокойно сидеть в своем поместье…

Штрайхер человек очень энергичный. Он мог бы выступать с ходу с пятиминутными речами, которые мне не пришлось бы заранее долго обрабатывать. Я свяжусь со Штрайхером. Во всяком случае, ясно, что фюрер был бы счастлив, если бы я нашел для Штрайхера какое-то занятие. Он чувствует по отношению к Штрайхеру определенную вину: ведь Штрайхер — человек большого размаха, лишь однажды сбившийся с верного пути.

Фюрер очень рад, что я берусь подыскать работу для Штрайхера. Штрайхер уж очень запал ему в сердце…»

Геббельс не успел подыскать новую работу для издателя «Штюрмера». Нацистская Германия была разгромлена. Геббельс покончил с собой. Юлиуса Штрайхера посадили на скамью подсудимых. Допрашивать Штрайхера советский обвинитель на Нюрнбергском трибунале Роман Руденко поручил своему помощнику Марку Рагин-скому. Быть допрашиваемым евреем — это было последнее унижение Штрайхера на этом свете.

На допросе Штрайхер утверждал, что ничего не имел против евреев, напротив, стремился устроить их судьбу: