Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

В музыке и живописи, так же как в истории и философии, вкусы Гитлера определялись почти исключительно его страстями. Каждый вечер, после ужина в Оберзальцберге, он смотрел два кинофильма. Больше всего он любил оперетты и мюзиклы. И не терпел фильмов о путешествиях, о природе или учебных фильмов (А. Шпеер, 1970). Как я уже упоминал, его приводили в восторг фильмы типа Fredericus Rex. В музыке его интересовала почти исключительно оперетта и Вагнер, который был для него просто необходимым эмоциональным допингом. Ханфштенгль часто играл для него в течение нескольких минут Вагнера, особенно когда он был в подавленном настроении, и Гитлер немедленно приходил в норму.

Мы не знаем, интересовался ли этот бывший художник живописью. Он предпочитал осматривать музеи снаружи, оценивая их архитектуру, но редко заходил внутрь, чтобы познакомиться с картинами. Вот как описывает Ханфштенгль их посещение Музея Кайзера Фридриха в Берлине в начале 20-х гг. Первым полотном, перед которым остановился Гитлер, был «Человек с золотым шлемом» Рембрандта. «Разве это не уникально?» — сказал он, обращаясь к юному отпрыску члена Партии, которого взял с собой в музей. — «Этот героический взгляд солдата. Эта воинственность во всем. Здесь видно, что Рембрандт был, все-таки, арийцем и германцем, хотя он иногда и выбирал модели в еврейском квартале Амстердама».

Гитлер-художник в основном копировал открытки и старые гравюры. Главным образом, это были фасады зданий («архитектурная графика»), но также и пейзажи, портреты и иллюстрации для рекламы. Он руководствовался принципом спроса и, как мы знаем, повторял некоторые сюжеты, если они хорошо продавались. Качество его живописи и рисунков в общем соответствовало тому, что можно было бы ожидать от художника его уровня. Его произведения имели опрятный вид, но были безжизненны и не слишком выразительны. Лучше всего ему удавались архитектурные эскизы. Но даже когда он не копировал их (например, во время войны), они все равно отличались точностью, педантизмом и сухостью. В них никогда не было ничего личного, хотя они были «неплохо исполнены» (А. Шпеер, 1970). Даже сам Гитлер признал впоследствии, что он рисовал только для того, чтобы заработать себе на жизнь, и был «маленьким художником» (ein kleiner Maier). В 1944 г. он сказал своему дружку Хоффману, фотографу: «Я не хочу быть художником. Я рисовал, только чтобы жить и учиться» (В. Мазер, 1971). Из этого можно заключить, что он был коммерческим художником, копиистом-рисовальщиком и не имел настоящего таланта к живописи[78].

Впечатление, что Гитлеру недоставало оригинальности, еще усиливается, если взглянуть на более чем сотню его эскизов, которые хранятся у Шпеера. Я не эксперт в вопросах искусства, но думаю, что всякий психологически сензитивный человек отметил бы педантизм и безжизненность этих набросков. Например, одна небольшая деталь в эскизах театрального интерьера повторяется многократно и, по сути, без изменений. Такие же повторы есть в серии эскизов обелиска. Иногда в карандашных штрихах чувствуется агрессия. В других случаях поражает отсутствие какой-либо выразительности, личного отношения. Было очень любопытно обнаружить среди этих рисунков (выполненных между 1925 и 1940 гг.) безыскусные изображения подводных лодок, танков и другого военного снаряжения[79].

То обстоятельство, что Гитлер не проявлял интереса к живописи, не означает, что его интерес к архитектуре не был подлинным и искренним. Это очень важно для понимания личности Гитлера, ибо, по всей видимости, это было единственное, что его по-настоящему интересовало в жизни. Дело в том, что интерес этот не вытекал из его нарциссизма, не был проявлением его деструктивности и не являлся блефом. Конечно, трудно судить о подлинности интересов человека, в такой степени привыкшего выдавать себя не за того, кто он есть. Тем не менее я считаю, что у нас есть свидетельства, неопровержимо доказывающие неподдельность его интереса к архитектуре. Самым знаменательным в этом отношении фактом является его готовность, о которой говорит Шпеер, без конца обсуждать архитектурные проекты. Очевидно, что при этом он был движим реальной заинтересованностью в чем-то, что лежало за пределами его персоны. И не менторствовал, а задавал вопросы и по-настоящему принимал участие в дискуссии. Я убежден, что только в эти моменты этот властолюбивый, бесчувственный разрушитель начинал участвовать в жизни, хотя общение с ним все равно оставляло Шпеера без сил, ибо он имел дело с его личностью в целом. Я не утверждаю, что, говоря об архитектуре, Гитлер в корне менялся, но это была ситуация, в которой «чудовище» больше всего становилось похоже на человека.