Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Еще одним фактором, объясняющим суггестивные способности Гитлера, была уверенность в своих идеях, свойственная всякой нарциссической личности. Чтобы понять это явление, надо вспомнить, что во всем нашем знании есть только один непреложней факт: это смерть. Но сказать, что мы ничего не знаем наверняка, не значит утверждать, что мы живем лишь догадками. От культурной догадки к гипотезе и дальше к теории ведет путь познания, уменьшающего неопределенность и опосредованного разумом, реалистическим наблюдением, критическим мышлением и воображением. Для того, кто обладает этими способностями, относительная неопределенность — вещь вполне приемлемая, ибо она является результатом приложения этих качеств. Определенность же уныла, ибо она мертва. Но если у людей этих способностей нет, — особенно когда дело происходит в обстановке такой социальной и политической неопределенности, как это было в Германии в 20-е гг., — они обращают свои взоры к фанатику, имеющему ответы на все вопросы, и с готовностью объявляют его почти что спасителем.

Еще одним связанным с эти фактором, облегчавшим демагогическую деятельность Гитлера, был его дар упрощенного толкования. Его речи не были перегружены тонкостями интеллектуальных или моральных суждений. Он брал факты, подтверждавшие его тезисы, грубо лепил их один к другому и получал текст, вполне убедительный, по крайней мере, для людей, не отягощенных критической способностью разума. Кроме того, он был блестящим актером и умел, например, очень точно передавать мимику и интонации самых различных типажей[75]. Он в совершенстве владел голосом и свободно вносил в свою речь модуляции, необходимые для достижения нужного эффекта. Обращаясь к студентам, он бывал спокоен и рассудителен. Одна манера речи предназначалась у него для общения с грубоватыми старыми мюнхенскими дружками, другая — для разговора с немецким принцем, третья — для бесед с генералами. Он мог устроить гневную сцену, желая сломить неуступчивость чехословацких или польских министров, а принимая Чемберлена, мог быть предупредительным и дружелюбным хозяином.

Говоря о способности Гитлера оказывать воздействие на людей, нельзя пройти мимо его приступов гнева. Внезапные вспышки гнева сыграли большую роль в формировании клишированного образа Гитлера, особенно за пределами Германии, рисующего его как человека всегда разгневанного, орущего, не владеющего собой. Такой образ весьма далек от того, что было в действительности. Гитлер был в основном спокоен, вежлив и хорошо владел собой. Вспышки гнева, хотя и довольно частые, были все-таки в его поведении исключением. Но они бывали очень интенсивными. Эти приступы случались в ситуациях двух типов. Во-первых, во время его выступлений, особенно под конец. Ярость его была при этом совершенно подлинной, не наигранной, ибо ee питала настоящая ненависть и страсть к разрушению, которым он давал свободно излиться в какой-то момент своей речи. Именно подлинность делала его гневные тирады столь убедительными и заразительными. Но, будучи подлинными, они отнюдь не были бесконтрольными. Гитлер очень хорошо знал, коша приходило время подстегнуть эмоции слушателей, и только тогда открывал плотину, которая сдерживала его ненависть.

Вспышки ярости, возникающие во время бесед, были совсем другими. Они напоминали скорее те приступы, которые случались с ним в ситуациях фрустрации в детстве[76]. Шпеер говорит, что они были сродни капризам шестилетнего ребенка, и действительно, «эмоциональный возраст» Гитлера был где-то около шести лет. Этими вспышками Гитлер наводил страх на собеседников, но он был в состоянии их контролировать, когда в этом была нужда.

Вот характерная сцена, описанная одним из выдающихся немецких военачальников, генералом Хайнцем Гудерианом:

«С красным от гнева лицом, поднятыми вверх кулаками, весь дрожа от ярости, он (Гитлер) стоял передо мной, потерявши всякое самообладание (fassungslos)… Он кричал все громче и громче, лицо его перекосило». Когда он увидел, что этот спектакль не произвел впечатления на Гудериана, который продолжал настаивать на мнении, вызвавшем всю эту вспышку гнева, Гитлер вдруг переменился, дружелюбно улыбнулся и сказал: «Продолжайте, пожалуйста, доклад. Сегодня Генеральный Штаб выиграл сражение» (В. Мазер, 1971).

Оценка, которую дает этому поведению Гитлера Шпеер, подтверждается многими свидетельствами.

«После драматических переговоров Гитлер любил высмеивать своих оппонентов. Однажды он описывал таким образом визит Шушнинга 12 февраля 1939 г. в Оберзальцберг. Он сказал, что, изобразив приступ гнева, он заставил австрийского канцлера понять всю серьезность ситуации и в конце концов уступить. Вероятно, многие из его широко известных истерических сцен были хорошо продуманным спектаклем. Вообще, Гитлер на удивление умел владеть собой. В те времена он терял самоконтроль всего несколько раз, по крайней мере, в моем присутствии» (А. Шпеер, 1970).