Это был и впрямь весьма характерный, более того, единственный обещавший успех выход, который ещё оставался у Гитлера. Чуть ли не все историки упрекают его в том, что как революционер он в решающий момент оказался несостоятельным, но это едва ли справедливый упрёк, потому что тут не учитываются предпосылки и цели Гитлера[418 - См., например: Maser W. Fruehgeschichte, S. 453 f.; этот автор даже упрекает Гитлера в том, что тот будто бы домогался расположения генералов-монархистов; далее: Heiden К. Geschichte, S. 162 f.; двойственный характер носят высказывания А. Буллока, который, с одной стороны, делает вывод о несостоятельности Гитлера как революционера, но в то же время оспаривает замысел революционного восстания: Bullock A. Op. cit. S. 109 f.]. Да, конечно, нервы ему отказали, но то обстоятельство, что он не дал команду занять телеграф и министерства и не взял под свой контроль ни вокзалы, ни казармы, было совершенно логичным, поскольку он ни в коем случае не собирался революционным путём захватывать власть в Мюнхене, а хотел, имея в своём тылу власти Мюнхена, двинуться маршем на Берлин, и эта его бездеятельность резче и безыллюзорнее, нежели оценки его критиков, говорила о понимании им того, что с уходом партнёров провалилась и вся операция в целом. Что же касается демонстрации и агитационной войны, то от них он, очевидно, уже не ждал никакого результата в смысле перемены обстановки, а только надеялся в принципе, что они обеспечат участникам государственного заговора благодаря прочной стене созданного настроения защиту от политических и уголовных последствий этой акции, хотя, конечно, в резких сменах его настроений в ту ночь появлялась иной раз и мысль увлечь за собой массы и, не оглядываясь на Мюнхен, всё-таки выступить в неоднократно воспевавшийся поход на Берлин. Захваченный силой воображения на своём собственном поле боя, Гитлер под утро выработал план – послать на улицы патрули с призывами «Вывешивайте флаги!»: «Вот тогда мы и посмотрим, будет ли энтузиазм на нашей стороне!»[419 - Hoegner W. Hitler und Kahr, S. 165.]
Перспективы операции были и впрямь достаточно благоприятными. Настроение публики, как это стало ясно утром, явно склонялось на сторону Гитлера и «Кампфбунда». Над ратушей, а также над многими зданиями и жилыми домами города развевались – иногда вывешенные явочным порядком – флаги со свастикой, а утренняя пресса с восторгом писала о том, что произошло накануне в «Бюргербройкеллере». Go вчерашнего дня в партию вступило двести восемьдесят семь новых членов, немалый приток отмечали и вербовочные бюро «Кампфбунда», созданные в различных частях города, а в казармах младшие офицеры и рядовые откровенно симпатизировали акции и походным планам Гитлера. Агитаторов, которых направлял Штрайхер, встречали в этой удивительно лихорадочной атмосфере холодного ноябрьского утра аплодисментами.
Однако поскольку Гитлер был отрезан от публики, от импульсов и стимулов, исходивших от восторженной людской толпы вокруг него, то в первой половине дня его опять охватывают сомнения, и уже в этот момент порой кажется, что массы и были в совершенно физическом смысле той стихией, которая повышала или уменьшала его уверенность, энергию и мужество. Ранним утром он отправляет руководителя информационного бюро «Кампфбунда» лейтенанта Нойнцерта к кронпринцу Рупрехту в Берхтесгаден с просьбой выступить посредником и не хочет ничего предпринимать, пока не вернётся посланец. Он боится также, что демонстрация может привести к столкновению с вооружённой властью и фатальным образом повторить незабытое ещё первомайское поражение. И только после продолжительных дебатов, в ходе которых Гитлер медлил, сомневался и безуспешно ждал возвращения Нойнцерта, Людендорф кладёт конец всем разговорам своей энергичной фразой: «Мы выступаем!» Затем, примерно к полудню, образовалась колонна в несколько тысяч человек во главе со знаменосцами. Было приказано, чтобы руководители и офицеры шли в первых рядах, Людендорф был в гражданской одежде, а Гитлер надел поверх вчерашнего сюртука макинтош. В одной шеренге с ним стояли Ульрих Граф, Шойбнер-Рихтер, а также д-р Вебер, Крибель и Геринг. «Мы шли, будучи убеждены, – скажет потом Гитлер, – что так либо этак, но это конец. Я помню, что когда мы уже выходили наружу, на лестнице кто-то сказал мне: „Ну, теперь всё кончено!“ Каждый был убеждён в этом»[420 - Из выступления 8 ноября 1935 года, цит. по: Domains M. Op. cit. S. 553.]. С песней они выступили в путь.