Адрес командировки - тюрьма

— Ладно, спорим!

Резаный и Катала пожали друг другу руки, Скелет разбил рукопожатие.

— Спор заключен, — объявил он. Катала хищно улыбнулся:

— Давай, расплачивайся!

— Чего?! — возмутился новичок. — Я что, сел с тобой играть?

Катала кивнул:

— Да. Только что. Спор на интерес — это и есть интересная игра. Ты проиграл. Давай стольник.

— Что за херня! Мы спорили, что я в карты не сяду!

— Разве? Про карты разговора не было. Давай у смотрящих спросим!

— Это точно, про карты речи не было, — подтвердил Зубач. Скелет согласно кивнул.

— Был базар про игру на интерес, — буднично объяснил Катала. — Ты в нее сыграл. Мы договорились, что расчет сразу. Где мой стольник?

Лицо Резаного вспотело, он затравленно огляделся.

— Это лоховская. Я платить не буду!

Микула придвинулся ближе.

— Ты имеешь право на разбор. Пиши малевку старшим, как раз сейчас и погоним.

— Точно, у меня все готово. — Калмык, сверкая раскосыми глазами, протянул пахану скатанную в узкую трубку газету, туго, виток к витку, обмотанную по всей длине резинкой от трусов.

— Давай сюда!

Микула привязал тонкую нейлоновую нитку из распущенного носка к сломанной спичке, а спичку вогнал в изготовленную из жеванного хлебного мякиша "пулю", вставил ее в трубку и передал калмыку. Расписной смотрел с интересом, встретив его взгляд, Микула пояснил:

— Менты здесь все время "дороги" рвут… Приходится стрелять… Пока попадешь так, чтоб прилипла, задолбишься совсем! Да и легкие надо иметь охеренные… Вон у него хорошо выходит.

— Шестая, принимай "коня"! — оглушительно заорал калмык в наглухо заплетенное проволочной сеткой окно. — Шестая, "коня"!

— Я так скажу, Володя, — доверительно обратился Шнитман к Расписному. Уже то хорошо, что зона-то политическая в лесу!

— А чего хорошего? — мрачно отозвался Вольф, наблюдая, как калмык осторожно просовывает свою духовую трубку сквозь неровное отверстие в сетке. Кто знает, что написал смотрящий в очередной малевке да что пришлют в ответной…

— Воздух там хороший, свежий, лесной! Это очень Для здоровья полезно…

— А-а-а…

В пересыльной камере Владимирской тюрьмы содержалось всего пятнадцать человек, и в отличие от Бутырки здесь можно было дышать, но свежести в этой спертой, вонючей атмосфере явно недоставало.

Калмык сделал долгий вдох и, прижавшись губами к трубке, резко выдохнул. Резаный настороженно наблюдал со своей шконки. По лицу было видно, что он не ждет от ответа ничего хорошего.

С третьей попытки калмыку удалось прилепить хлебную пулю к решетке шестой камеры, а еще через несколько минут привязанная к нитке записка, трепыхаясь, как насаживаемая на булавку бабочка, протиснулась в щель и исчезла. Новая "дорога" просуществовала до вечера, и по ней успел вернуться ответ.

— Давай сюда, братва! — махнул все еще черноватой ладонью Микула.

Расписной, Катала и Зубач были приняты в сто восемнадцатой хате как авторитетные арестанты, их сразу включили в блаткомитет. Они неторопливо подошли, потеснили Грушу со Скелетом и стали за спиной смотрящего. Калмыку места не хватило, и он сопел в стороне, не видя малявы и не контролируя ее содержания. Настоящий, опытный бродяга так бы себя не вел. Значит, он просто тупой "бык".

Микула развернул маленькую, сильно измятую бумажку с косо оборванным краем, тщательно разгладил и принялся вслух читать корявые карандашные строчки.

— "Любой спор на интерес и есть игра на интерес". Потом перевернул малевку и прочел текст с другой стороны листка:

— "Эту рыбу никто из честных бродяг не знает. На "четверке" он точняк не был. Пинтос про него не слыхал. Смотрите сами и решайте по нашим законам…"

Микула медленно свернул записку, подумал.

— Ну, Груша, чего делать будем? — спросил он, обернувшись к одному из своих подручных. Чувствовалось, что смотрящий не особенно разбирается в таких делах.

— Ну, эта… Давай малевку по хатам прогоним… Как решат…

— Скелет?

— Давай… Спросим…

— Чего вы фуфло гоните! — возмутился Зубач. — Кого еще спрашивать? Нам самим надо разборняк чинить. Расписной, тащи его сюда!

Зубач явно перехватывал инициативу, и ясно было как божий день, что он хочет схавать Микулу и стать на его место.

Вольф подошел к шконке спящего новичка и уже хотел нагнуться, чтобы похлопать по одутловатой харе.

— Притворяется, гнида, — предупредил кот. — Поберегись, у него мойка[57] в клешне.

Этого Расписной не ожидал. После тщательного шмона на приеме ему казалось, что ничего запретного пронести с собой в камеру невозможно. Но веки здоровяка действительно напряжены и чуть подрагивают, у спящих они расслаблены. И руки сжаты в пудовые кулаки…

Не приближаясь вплотную, Вольф уперся ногой в бок лежащему и резким толчком с усилием сбросил стокилограммовую тушу на бетонный пол. Раздался глухой удар, вскрик и тут же рев бешенства.

— Паскуда, на Резаного тянешь! Распишу, как обезьяну!

С неожиданной ловкостью новичок вскочил и бросился на Расписного, целя зажатой между пальцами бритвой ему в лицо. Автоматическим движением тот поймал толстое запястье, левой несильно ударил в челюсть и, отжав откинувшуюся голову плечом, взял локтевой сгиб противника на излом.

— Бросай, сука! Ну!