Адрес командировки - тюрьма

Внимание обитателей хаты переключилось та картежников.

С притворной сосредоточенностью Зубач отжимался от стены и четко считал:

— Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Все!

Он отряхнул руки и обернулся к Драному:

— Ты чего орешь, гнида? Чем недоволен?!

— Дык как чем? От пола надо отжиматься! От пола!

— А ну глохни! — Зубач угрожающе вытаращил наглые глаза. — Мы договаривались — от пола или от стены? Договаривались? Говори!

— Договаривались — на отжимания! А отжимаются от пола! Как я — вон, гляди, до сих пор руки дрожат!

— Раз не договаривались — волну не гони! — наступал Зубач. — Кто хочет от пола отжимается, кто хочет — от потолка, кто хочет — от стены! Ты от пола захотел, я от стены. Так чего ты волну гонишь?! Чего хипишишься? Знаешь, что за гнилой наезд бывает?

— Верно, — вмешался Катала. — Раз не договаривались, значит, каждый отжимается как хочет!

— Слыхал? Или на правилку хочешь? — Зубач толкнул Драного в грудь. Тот спрятал руки за спину и попятился.

— Ладно, заглох. — Он понуро пошел к своему месту.

— Слышь, Драный, давай я и тебе "шарик" под шкуру запущу! — крикнул ему вслед Челюсть. — Почти за ништяк! Две пачки чая, и все дела!

— Мне вставляй. — Груша держал на ладони гладко отшлифованную пластмассовую фасолину. — Только чтоб все ништяк… Надо моечку острую найти…

— Острую нельзя — плохо зарастать будет. У меня есть чем… Давай принимай наркоз!

Груша извлек спрятанный в матраце неполный флакончик "Шипра". Накануне он специально выменял его у калмыка за почти новые ботинки. Взболтав ядовито-зеленую жидкость, он вытряхнул ее в алюминиевую кружку. Перебивая привычную вонь, по камере распространился резкий запах одеколона.

— Я б тоже вмазал! — мечтательно сказал Скелет.

Закрыв глаза, Груша медленно выцедил содержимое кружки. Было заметно, что удовольствия он не получает. По подбородку потекли быстрые маслянистые капли.

— Бр-р-р! — Грушу передернуло, он громко отрыгнул.

— Оставь немного для дезинфекции. — Челюсть, как готовящийся к операции хирург, разложил на краешке стола "шарик", половину супинатора, толстую книгу афоризмов, лоскут от носового платка, две таблетки стрептоцида и две ложки.

Протерев "шарик" и заостренный конец супинатора остатками одеколона, он в пудру растолок ложками таблетки.

— Ну как, словил кайф?

— Вроде…

Одеколон действует быстро, вызванное им отравление напоминает наркотическое опьянение. Вид у Груши был такой, будто он выпил бутылку водки.

— Давай, выкладывай свою корягу…

Груша спустил штаны и примостился к столу, уложив на край свою мужскую принадлежность. Словно в ожидании боли, она была сморщенной и почему-то коричневого цвета.

— А ну-ка давай сюда…

Челюсть оттянул крайнюю плоть, прижал ее супинатором и ударил сверху книгой. Брызнула кровь, Груша застонал. Не отвлекаясь, цыган стал засовывать в рану обработанный кусок пластмассы. Груша застонал громче.

— Да все уже, все…

Челюсть засыпал рану стрептоцидом и ловко обмотал раненый орган лоскутом тонкой ткани.

— Вначале распухнет, потом пройдет. А за неделю совсем заживет.

— И не очень-то больно, — приободрился Груша.

— Видишь! Я же говорил: давай "гроздь" всажу.

— Нет, мне и одной хватит.

Челюсть повернулся к Верблюду:

— Давай тогда тебе!

— Нет уж. Пусть вначале палец и плечо заживут…

— А по-моему, лучше сразу и болт порезать, — засмеялся цыган. — Вот и станешь настоящим Резаным!

Вокруг собрались сокамерники, они улыбались. Челюсти нравилось быть в центре внимания.

— Мне "гроздь" в ростовской "десятке" вживили, — начал он. — Тогда мода такая пошла, все загоняли… Колька Саратовский — здоровый бычина, три шарика от подшипника всадил, стальные, по сантиметру каждый… У него и так болтяра в стакан не лез, а тут вообще: торчат, как шипы от кастета, по лбу дашь — любой с копыт слетит! А к нему как раз баба приехала на длительную свиданку, он ее так продрал, что она аж за вахту выскочила! Орет, матерится, кулаком грозит…

Цыган зашелся в хохоте, выкатив глаза с переплетенными красными прожилками.

— После этого всех в медчасть погнали да вырезать заставили! Только я не стал. Пайка мне от министра положена, ее никто не отберет — дожил я на них с прибором! На свиданки ко мне бабы не ездили, ну бросят в шизняк — всего-то делов! И точно: попрессовали, попрессовали — и отвязались. Так я с ней и хожу…

— Ну и чего? — недоброжелательно протянул Микула. Ему явно не нравилось, что цыган вызвал интерес у всей хаты. — Жить стало слаще? Или тебе доплачивают за эту твою "гроздь"? Или, может, сроки половинят?

— Половинить-то не половинят, — рассказчик перешел на приглушенный доверительный тон, — только раз они мне и в этом деле помогли! — Цыган многозначительно подмигнул, и круг заинтригованных слушателей стал плотнее.

— Было дело в Саратове — сожительница ментам заяву кинула: будто я ее дочь развращаю! Те рады, меня сразу — раз, и на раскрутку… Я говорю: вы что, она же целка! А те — ноль внимания: Любка, змея, придумала, будто я Таньке глину месил! Так что дуплят меня с утра до вечера, пакет на голову надевают, по ушам хлопают… Колись, сука, и все дела!