Адресная книга вымышленных литературных персонажей

Когда родителей не стало — они умерли в 1999 и 2000 годах, друг без друга им жизни не было, — мы с братьями и сестрой целый год не могли расстаться с квартирой, где наши родители провели почти полвека. На продажу-то мы ее выставили, но так плохо расписали ее достоинства, что потенциальных покупателей в ней почти не бывало. И даже риелторы поняли, что надо повременить с объявлениями о продаже. Во время этой отсрочки мы заперли ставни пустующей квартиры и ревниво оберегали ее покой.

Постепенно оттуда все вывезли: без штор, картин и мебели она казалась огромной, как никогда, даже свет теперь был не в каждой комнате — лишь кое-где лампочки свисали с потолков. Разве что большой стол с четырьмя стульями оставался в столовой. За ним мы регулярно, будто соблюдая некий ритуал, собирались одни, без своих семей, приносили устрицы и откупоривали бутылки белого вина из родительских запасов. Эти незатейливые посиделки постепенно настраивали нас на прощание с квартирой. Приходя, мы отворяли дверь и окна, — так вдыхают жизнь в летний домик, который простоял необитаемым долгие месяцы, — а расходясь уже затемно, спешно все закрывали, и делали это совершенно обыденно, точно не верили, что таким встречам наступит конец. Столько, как тогда, мы вовек не разговаривали, но мало-помалу эта игра сходила на нет, и наши встречи становились все реже.

В углу родительской спальни прямо на полу, словно забытый, стоял один из двух телефонов — старый стационарный аппарат, еще с буковками на диске, но уже оснащенный одной из первых моделей двухкассетного автоответчика. Совершенно не сговариваясь, вероятно, из какого-то суеверного страха, мы не стали отключать этот номер, обрывать последнюю ниточку, что связывала нас с опустевшими комнатами.

01 42 24 25 56. Телефонный номер — это голос адреса.

Однажды я вернулся домой с одной из таких наших встреч и почему-то захотел набрать этот никому не нужный номер. Чтобы проверить, продолжает ли он работать? Или надеясь пронзительным звонком пробудить умерших? Я представил себе, как в квартире раздается телефонная трель, отражается от стен, распахивает двери, заполняет собой все комнаты, но снять трубку призраки не могут. Хотел ли я этим звонком, точно колдовским действом, создать там видимость жизни? Или желал убедиться, что не забыл номер? А может, я так приучал себя к тишине на том конце провода? Ведь в последние месяцы жизни мамы, когда она стала отказываться от еды, мы часто набирали этот номер — звонили ей по нескольку раз на дню.

Через некоторое время гудки, которые, казалось, будут длиться вечно, резко оборвались, словно кто-то решил ответить на звонок. Тут я понял, что произошло, но оказался не в силах положить трубку. Включился автоответчик — и я услышал ее голос, бесцветный, уставший, отстраненный, но такой явственный и отчетливый, несмотря на дефекты пленки, — голос мамы перед самым ее отъездом в больницу. Она совершенно механически, как-то прерывисто, говорила, что сейчас ее нет дома, но можно оставить сообщение — и тогда она обязательно перезвонит, когда вернется. Слушать это было невыносимо. Но именно эти слова останутся в моей памяти навсегда.

На следующий день я вернулся на улицу Шарля Лаффита, в дом номер 67, выдернул телефон из розетки, вынул из автоответчика кассету, чтобы больше не слышать этого маминого голоса. Долгие годы я пытаюсь его вытеснить другим, беззвучным, улыбающимся, из какого-нибудь детского воспоминания. Но тщетно. И даже время не уничтожило запись на той кассете. Где она теперь, в каком шкафу затерялась, в каком ящике?

* * *

С тех пор как я обнаружил в доме номер 95 по улице Шарля Лаффита склад Арсена Люпена, я стал выписывать все адреса книжных персонажей и вскоре знал их наизусть. Я добавлял их в длинные перечни без разбора, по мере своего чтения. С годами эти записи множились.

В конце концов я завел для литературных героев адресную книжку, но внес туда не всех подряд, а только своих любимцев. Тех, что по какой-то причине мне стали дороги, с кем у меня сложились особые отношения, к кому я наведывался, а оставь они мне номера своих телефонов — и позвонил бы. Я обращался к своей адресной книжке — и они являлись моему воображению. Это актеры огромной сцены, невидимые, но такие явные, чья жизнь не ограничивается сценой, но продолжается за кулисами их общеизвестных приключений.