Лёгкие наполнены восторгом, бока раздуваются и сжимаются, прокачивая воздух стремительно бегущего тела. Слева, справа, сзади – такие же, как он…
Глаза адаптировались и стали различать происходящее. Волки. Стая в пятнадцать, а то и в двадцать особей. Он – один из них. Рядом, отстав на полкорпуса, несётся его Волчица. Они вместе три года и не расстанутся никогда.
Поле… Они мчатся по весеннему просыпающемуся полю. Снег ещё не весь стаял и, съёжившись, пытался спрятаться от солнца в неглубоких лощинах. Впереди мягкие, аппетитно пахнущие клубки – овечья отара. Большая, несколько сотен. Собачий лай… Это предупреждение: отару охраняют. Волкодавы. Три пса выдвинулись в сторону угрозы; ещё два пытаются сбить овец в кучу, уменьшая зону атаки.
Поздно… Они несколько дней ничего не ели… Какой будоражащий, сводящий с ума запах!
А-а-а-грр-хх-ааа!.. Это сшиблись в бешеном танце волки и собаки. А-х-м!.. Кровь, горячая пьянящая кровь течёт по нёбу… Неудержимое желание убивать… Убивать…
Резкое движение головой – и жертва отброшена. Ещё… ещё…
Два серых размытых пятна судорожно смялись и, неестественно сломавшись в полёте, ткнулись в мокрую землю. Одно из этих пятен – Она.
Звонкие хлопки. Выстрелы… Это выстрелы…
Пастух. Он перезаряжает ружьё. Успеть…
Хруст хрящей под резцами. Хрр-хррр… Вкус крови…
Он лижет её морду. Кровь с его языка смешивается с её кровью. Она ещё жива, но жёлто-зелёные глаза уже светлеют, светлеют… Тоска… Какая тоска…
Конечности подрагивали, сбрасывая напряжение «того» тела. Сколько же это длилось? Чай ещё тёплый; значит, не так долго.
Вылить чай из стакана, заварить покрепче: выбить вкус крови… Или нет? Ему нравится этот вкус… Надо разобраться.
Во-первых – чья это была тоска? Волка? Или всё-таки его, человеческая?
Во-вторых – кому нравится вкус крови: волку или всё-таки – ему? В-третьих – почему ему совсем не жаль пастуха? Это уже точно: не жаль – ему, и точно – сейчас. Волка здесь нет. Или есть, осталась какая-то часть?..
Чёрт!.. Не к ночи будь помянут…
Нет, нужно выйти на улицу и подышать свежим воздухом, пока мозги не встанут на место…
Он сидел в кафе. Пил кофе, жевал пирожное (уже четвёртое кряду) и пытался понять: кого он хочет обмануть? Пирожные он ненавидел с детства и ел их сейчас лишь потому, что жевать пирожные – привилегия человека. Ни одно нормальное животное «к этой дряни никогда не притронется». Ну так что: он хочет доказать себе, что в нём нет животного?
– У вас свободно?
Он поднял голову. Рядом со столиком стояла женщина. На левой, согнутой в локте руке, висела сумочка; правая – держала на блюдце чашку с кофе. Свободных столиков действительно не было. Он обречённо махнул рукой:
– Садитесь.
– Вам плохо?
– Вы именно поэтому подошли?
– Выразить сочувствие? Нет. Вы же видите: все столики заняты.
– Тогда зачем спрашиваете?
– Завязать разговор. Люди разные: одному, если плохо, лучше побыть одному, другому – выговориться или, во всяком случае, не молчать.
– То есть вы рассчитывали, что это я вас буду успокаивать?
– Да, именно так…
Её откровенность несколько обескураживала.
– Ну хорошо, и что же у вас произошло?
Женщина улыбнулась. Совсем чуть-чуть, уголками рта, но получилось легко и непринуждённо.
– Ваша интонация предполагает, что у вас серьёзные проблемы, а у подошедшей к вам женщины мелкие «дамские» неурядицы.
– Вы психотерапевт?
– Я женщина…
– И что, я не прав?
– Насчет неурядиц? Как вам сказать… Сама до конца не разобралась…
Он некоторое время молча смотрел на неё. Поскольку домой идти не хотелось, воображение стало предлагать другие варианты продолжения вечера.
«Возвращайся. Пожалуйста, возвращайся!» – голос принадлежал мужчине в пальто кофейного цвета. Из выреза пальто «имело место быть» бледное лицо с очень правильными чертами, украшенное пышной шевелюрой. Женщина выдержала длинную паузу, вздохнула и, игнорируя «пальто», обратилась через столик:
– Мне нужно идти. Обещайте, что будете здесь завтра в это же время.
Он машинально взглянул на часы (22.20) и так же машинально кивнул головой. Она с сомнением задержала взгляд на его лице, немного помедлила, затем решительно встала и вышла из кафе. «Пальто» бросило на стол купюру (расчёт за кофе) и двинулось следом.
Он пару минут изучал недоеденное пирожное; понял, что осилить бисквит не получится, и поднял руку, подзывая официанта.
– Макаллан, сто. Нет, лучше сто пятьдесят!..
Он всегда считал, что у него в кабинете пусть не идеальный, но всё же какой-то относительный порядок. Однако к четырём часам пополудни, в третий раз отправившись к мусорному баку, изменил своё мнение. Наконец, посчитав задачу на текущий день выполненной, налил в стакан ритуальный чай, сел в кресло и впервые обратился к Маске вслух:
– Давай договоримся так: ты мне показываешь что-нибудь без крови и этих всяких…
Рука самопроизвольно сделала неопределённый жест, но уточнять, без каких таких «всяких», он не стал.
– А там посмотрим: может, ещё у меня поживёшь, а может, унесу тебя назад и сдам за полцены.