Адриана Таш ри Эйлэнна 1 (СИ)

Я огляделся — и был вынужден признать, что стадный инстинкт торжествует надо всеми, будь то неимоверно благородный ирейец или вечно голодная тенерианка. С места не сдвинулся никто — хотя вроде бы и обязанности распределены, и вопросов не осталось. Ступор — такая, знаете ли, штука…

Пришлось резко ударить изо всех чайных лужиц короткими щетинистыми отростками, завядшими еще раньше, чем на них обратили внимание, — но зато после этого все наконец-то посмотрели на меня, пусть и с недоумением. А я воспользовался подходящим моментом, чтобы рыкнуть одно-единственное волшебное слово:

— Быстро! — и начал засыпать еще до того, как закончил рычать.

Фей, заррраза. Исполнительный…

Адриана

Моя богиня в мутном облаке снежного смрада яростно билась в запертую дверь. Ее темные волосы прядями облепили перекошенное в жутком, нечеловеческом крике лицо; из разбитых костяшек медленно сочилась густая темно-бордовая жижа, разлетающаяся мелкими капельками каждый раз, когда Та, Что Сильнее, ударяла о проклятую створку меж мирами, никак не желающую отворяться.

Я сидела и молча смотрела.

Она — никогда не сдастся, никогда не смирится, никогда не опустит руки — даже если собьет их в кровь, как сейчас. Она — не остановится. Она — сделает все так, как ей хочется, пройдет по головам, если понадобится, небрежно отмахнется от последствий и разнесет любые преграды, ни на минуту не задумываясь, кем и зачем эти самые преграды были воздвигнуты. Для нее — такой сильной, такой мудрой — не имеет значения ничто, кроме ее собственных желаний. Ее — и, наверное, моих тоже.

Она кричала, что сотрет фей в порошок, но останется жива, кричала, что все исправит — как только выберется, как только ее выпустят… кричала, что отомстит — и виновным в нашей смерти, и злосчастному Эльданне Ирейи — за порцию яда на коже и испорченное платье, и наставнику за его недоверие и непочтение; кричала, что мир нужно изменить, подстроить под себя, что нет смысла терпеть, чтобы быть такой, какой жаждут видеть тебя окружающие. Кричала, что со всем можно справиться, если не позволять никому стоять у тебя на пути. Кричала — и разбивала руки в кровь, не допуская даже мысли о том, чтобы остановиться.

И я не могла не содрогнуться от мысли: если она — лучше меня, то на что же похожа я сама?!

Глава 39 Фурия

Фирс

После варварски красочного Аррио, планеты диких джунглей и сказочных садов, вечно сдержанная Хелла с ее монотонными моросящими дождями и тоскливо воющими метелями казалась неимоверно унылой и серой; поначалу, только попав во Дворец, я искренне не мог понять: как же всем эти людям не хочется самим выть под стать метели под этим своим бесцветным небом, в своем грязном городе?.. Но потом — ничего: прижился, пообвык. Перестал замечать невыразительные лица, серенькие домишки, темные кварталы. Знал, что никуда они не делись, ничего не изменилось, просто яркие картинки родного Аррио превратились в смутные пестрые воспоминания, по-прежнему важные — и уже совершенно не имеющие значения. Хелльские метели мирно утягивали в привычную рутину, заставляя выбрасывать из головы все, что не требовалось, чтобы выжить; и только иногда, оглядевшись, я вдруг осознавал: вокруг меня — болото, и я угодил в самую трясину.

Мир за Гранью — сама квинтэссенция Хеллы, где живут лишь три цвета: черный — за пределами видимого, грязно-коричневый — полуживая потрескавшаяся кора и чужие следы; и монотонно-серый — неизбывная метель и тонкие нитки, жалко трепещущие на ветру. Когда-то в них была чистейшая магия — но теперь остался лишь узелок, навсегда привязавший их к умирающему дереву.

Единственное, чего я так и не смог понять, — что же манит сюда Адриану, так искренне и самозабвенно ненавидящую свою родину?

Та, вторая, прекратила молотить стену и выжидательно обернулась, едва услышав треск прорываемой Грани, и я невольно подался назад. Две родинки на левой щеке, забавно встопорщившийся хохолок темных волос на затылке, правая бровь чуть выше левой, будто ее хозяйка постоянно недоумевает, что она здесь делает и кто все эти идиоты вокруг, — такие знакомые, такие привычные черты… и до чего же жутко видеть их у клыкастой фурии, ободравшей кулаки в кровь в упрямом желании пробить стену!

— Отлично, — голос у второй охрипший, сорванный. — Вот ты-то меня и выпустишь!

Я поймал себя на желании сделать еще шаг назад, поморщился и повернулся к Адриане… а эта балбеска опять сидела в сугробе, да еще и пялилась на меня с таким безразличием, будто и впрямь ждала, что я сейчас возьму и выпущу в реальный мир ее клыкастую советчицу!

— Поднимайся и пошли, — хладнокровно приказал я.

Принцесса не ответила — зато та, вторая, решительно схватила меня когтистой ладонью за руку и дернула к выходу:

— Идем! Этот ирейский ублюдок еще жив! — ее порыв несколько испортило то, что моя рука благополучно проскользила по ее крови и освободилась, но отступать фурия явно не собиралась.

Не удосужившись прокомментировать ее действия, я подошел к принцессе и невзначай вытер ладонь о снег.