Уолтон детально описал последствия покушения. Убийство потрясло ближайшее окружение Кеннеди, привело в замешательство весь Вашингтон. Всю ночь 23 ноября Бобби Кеннеди проплакал и смог уснуть только ранним утром. В первые сутки после гибели Кеннеди его советник по национальной безопасности Макджорд Банди объехал всю страну, поскольку никто другой не владел собой в эти трагические часы.
Наиболее огорчительно для Хрущева, который понимал глубокое горе Роберта Кеннеди, было то, что Уолтон рассказал Большакову, а следовательно, советскому руководству, о Линдоне Джонсоне. Клан Кеннеди считал выбор Джонсона ужасной ошибкой. «Это ловкий приспособленец, — пояснил Уолтон, — тесно связанный с большим бизнесом». Уолтон передал свои и Роберта Кеннеди опасения, что из-за этих тесных связей слишком много его представителей будет приглашено на работу в администрацию нового президента. Это, естественно, не радовало Хрущева. Удивительно, что Уолтон связывал надежду на улучшение советско-американских отношений с бывшим руководителем автомобильной компании Робертом Макнамарой, который, по всей видимости, останется на посту министра обороны Уолтон говорил о Макнамаре, как о человеке, «полностью разделявшем взгляды президента Кеннеди по вопросам войны и мира» Ради хороших отношений между Москвой и Вашингтоном, заверил Уолтон Большакова, более важно сохранение поста Макнамарой, чем госсекретарем Дином Раском.
Перспективы обсуждения политического будущего Роберта Кеннеди были ясны Уолтон сказал, что до конца 1964 года он намерен оставаться Генеральным прокурором Затем он собирается баллотироваться на пост губернатора штата Массачусетс, который рассматривает как промежуточный этап в борьбе за президентское кресло. Уолтон и, возможно, Кеннеди хотели довести до сведения Хрущева, что только Роберт Ф. Кеннеди может воплотить идеи Джона Кеннеди и что охлаждение в советско-американских отношениях, которое может произойти при Джонсоне, не будет длиться вечно Он добавил, что ему странно было слышать от некоторых русских, что Бобби занимает более реакционные позиции в отношении Советского Союза, чем его брат. «Это не так, — утверждал Уолтон. — Роберт отличается от Джона только своим более твердым характером, но не взглядами, поскольку он всецело разделял взгляды своего брата, и, что более важно, активно претворял их в жизнь».
Большаков был не единственным русским, с которым встречался Уолтон, но их разговор был наиболее откровенным В беседе с Алексеем Аджубеем и Юрием Жуковым Уолтон сказал несколько добрых слов в адрес Линдона Джонсона{23}
. Юрий Жуков упорно настаивал на встрече нового президента с Хрущевым где-то в июне 1964 года. «А с кем еще ему разговаривать? — спросил Аджубей — С Алексом Хьюмом (британский премьер-министр)? Ха! С германскими Pfft? Генералом де Голлем? Никто не сможет говорить с ним»{24}.Уолтон был первьш в ряду трех видных американцев, подтвердивших опасения Хрущева, что Линдой Джонсон не будет продолжать усилия Кеннеди по разрядке Примерно через неделю после завтрака Большакова с Уолтоном советник по национальной безопасности в администрации Кеннеди и теперь Джонсона Макджордж Банди имел долгий завтрак с Анатолием Добрыниным «В целом это был самый обстоятельный и продуктивный разговор, который я когда-либо вел с советским дипломатом», — позже сообщил Банди Джонсону{25}
. Действительно, в ходе встречи они начали называть друг друга по именам.Для Добрынина эта встреча знаменовала конец его контакта с Белым домом через Роберта Кеннеди, а Банди не мог служить адекватной заменой Банди сказал Добрынину, что «в случае необходимости конфиденциальной связи он может полагаться на госсекретаря, посла Томпсона и меня». Однако Добрынин был обеспокоен тем, что в новой администрации его партнер Роберт Кеннеди уже не будет играть никакой роли Позже Банди заверил советского посла в том, что Кеннеди останется членом команды президента От имени Джонсона, отвечая на вопрос посла о том, «через кого ему передавать личные сообщения», Банди сказал, что «наилучший путь — это использовать для этих целей посла Томпсона»{26}
. Томпсон, не будучи близок к Джонсону, однако, не был тем посредником, о котором мечтал Добрынин