«Что произошло в действительности?» — спросил Хрущев Дрю Пирсона через переводчика. Пирсон ответил, что газеты дают правдивую информацию. Освальд был убийцей-одиночкой. Хрущев не верил этому. Он не мог представить, что службы безопасности США настолько беспомощны, что не смогли обезвредить сумасшедшего. Без сомнения, припоминая доклад КГБ, Хрущев утверждал, что полиция Далласа причастна к широкому заговору. Все это не удивляло чету Пирсонов. Позже госпожа Пирсон рассказывала в ЦРУ, что позиция советского лидера по вопросу о заговорах типична «для всех европейцев, с которыми она беседовала по этому вопросу». Пирсоны старались убедить своих советских собеседников. «Мы, американцы, особые люди», — сказал Дрю Пирсон, пытаясь каким-то образом оправдаться. Его попытки были встречены «снисходительной улыбкой». Чета Хрущева была убеждена, что официальная версия убийства ложна{39}
.По необъяснимой причине друзья семейства Кеннеди продолжали направлять в Москву информацию, подрывающую репутацию нового президента и усиливающую опасения Хрущева в отношении изменения политики США. Нет доказательств того, что в начале 1964 года КГБ располагал достоверными данными о правом заговоре против Кеннеди. Но бывшее доверенное лицо Кеннеди Чарльз Бартлетт передал через советскую разведку, что Джонсону верить нельзя. В один из январских дней 1964 года Бартлетт обратился к источнику КГБ в Нью-Йорке. Его сообщение было воспринято как настолько важное свидетельство политики новой американской администрации, что КГБ передало это сообщение высшему советскому руководству: Брежневу, Микояну, Подгорному, Суслову, Пономареву, Кузнецову. Основная мысль Бартлетта заключалась в том, что «нового президента нельзя сравнивать с Кеннеди в смысле последовательности в отношениях с СССР». Бартлетт поддерживал критику кланом Кеннеди нового президента. «Джонсон — прагматичный и опытный политик, и если ему будет выгодно, он может изменить курс Кеннеди в отношениях с СССР»{40}
.В отличие от Бартлетта нового хозяина Белого дома этот вопрос абсолютно не занимал. После послания конгрессу Макджордж Банди и СНБ пытались обратить внимание Джонсона на проблемы советско-американских отношений. 13 января Банди направил Джонсону памятную записку, содержащую «личные и предварительные» соображения, касающиеся «следующих шагов к миру». «В последние два с половиной года мы делали все возможное, чтобы решить легкие проблемы, поэтому теперь мы стоим перед решением трудных»{41}
.В отличие от друзей Джекки Кеннеди Уолтона и Бартлетта, Банди считал, что Джонсон будет продолжать линию Кеннеди на нормализацию отношений. Банди пояснял, что за тысячу дней администрация Кеннеди реально не могла добиться решения всех вопросов, связанных с Кремлем. «Даже договор о запрещении испытаний, — писал он в памятной записке, — очень небольшое достижение, поскольку требует лишь наличия советско-американского соглашения, в то время как вопрос инспекций остался за его рамками». По вопросам отношений с третьими странами, Германией или Кубой, не достигнуто никакого прогресса{42}
.Банди описал степень усилий Кеннеди, направленных на достижение разрядки. Успех обеспечивали односторонние или двусторонние шаги. Первые включали «успокоение военных». «Это, — подчеркнул Банди, — более важно, чем кажется на первый взгляд». Более того, США изменили тон пропаганды, «поддерживая уважительный тон в отношении всех заявлений президента»{43}
. Наконец, США в одностороннем порядке пытались улучшить отношения с Югославией и Польшей, распространив на них режим наибольшего благоприятствования в торговле. Что касается двусторонних советско-американских договоренностей, то помимо запрещения испытаний сверхдержавы пришли к соглашению о продаже зерна, взаимном сокращении военных расходов, обещали не размещать в околоземном пространстве ядерное оружие и в общих словах договорились о сотрудничестве в космосе.Банди призвал сделать новые шаги. Он предложил Джонсону через два месяца выступить с обращением по «проблемам мира», которое должно содержать «более конкретные предложения, чем те, которые были в речи Кеннеди в Американском университете»{44}
. Оно должно включать призыв к СССР предпринять совместные усилия в этом направлении. В целом речь должна «быть предельно содержательной, предлагающей новые подходы и подтверждение старых, а не просто уловки и ухищрения»{45}.