Адвокат Беса

— Позвольте, — встревожился я. — Но я не юрист! Вы должны мне хотя бы объяснить, какова стратегия защиты!

— Дзюдо, — ответил Добряков вполголоса, покосившись на дающего интервью румяного прокурора. — Противник намного сильнее, мы используем против него его же силу.

Что это означает, я не понял.

Все выслушали вступительную речь судьи. Его честь строго объявил, что процесс будет абсолютно беспристрастным, и всякий, кто позволит себе оскорбительные выкрики в адрес подсудимого, будет немедленно удален из зала.

Потом началось действие первое — формирование коллегии присяжных из восьми человек. По американским сериалам я знал, что на этой стадии развернется яростная битва между обвинением и защитой. Считается, что судьба процесса и даже финальный вердикт зависят в первую очередь от состава заседателей.

Добряков шепнул мне:

— Это, если вы не против, по моей части.

Я, разумеется, был не против.

И тут адвокат меня удивил. Впрочем не только меня.

Мефодий Кириллович попросил слова и кротко сказал:

— Пусть господин прокурор отберет кандидатов, которые устраивают обвинение. Пул из шестнадцати человек, как положено. Я же потом из их числа выберу восемь присяжных. Обвинение не возражает?

Прокурор, кажется, не поверил такой удаче.

Два дня, с утра до вечера, рыцарь Фемиды старательно и обстоятельно вел опрос «кандидатов в кандидаты». Выяснял у каждого отношение к правам человека и к гендерному вопросу, проверял толерантность к меньшинствам и общественные взгляды. Всякого, кто говорил, что при старом режиме не всё было так уж плохо, или, скажем, выражал скептицизм касательно глобального потепления, Мика сразу отсекал.

Даже мне, убежденному стороннику европейских ценностей, стало казаться, что коллегия формируется какая-то больно уж однородная, не оставляющая моему (о Господи!) подзащитному ни малейших шансов на снисхождение. Пару раз, во время особенно тенденциозных демаршей прокурора, я шепнул Добрякову:

— Почему вы не протестуете?

Но толстяк лишь флегматично пожимал плечами. Он по большей части подремывал.

На третий день настал черед защиты. Нужно было из шестнадцати оставшихся кандидатов выбрать восьмерых. Я приготовился к тому, что на это уйдет весь день, но Мефодию Кирилловичу хватило пяти минут.

Он не стал опрашивать каждого по отдельности. Вышел к подиуму, сладчайше улыбнулся залу, поклонился судье, а кандидатам показал поднятый палец. Кандидаты заинтригованно на него уставились.

— Представьте себе, что вы — Уинстон Черчилль, — зловещим голосом велел адвокат. — Тысяча девятьсот сорок первый год. «Битва за Англию». Ваши шифровальщики сумели раскрыть тайный код немцев, и вы имеете доступ к секретнейшей информации Вермахта. Это ключ, с помощью которого вы рассчитываете добыть победу. Вдруг перехвачено сообщение. Люфтваффе намерено провести акцию устрашения — стереть с лица земли город Ковентри. К вам обращается командование сил противовоздушной обороны. «Господин премьер-министр, нужно или срочно эвакуировать горожан, или многократно увеличить число зениток, а лучше сделать и то, и другое, иначе погибнет много мирных жителей». Представители генерального штаба возражают. Они говорят: «Если мы это сделаем, немцы догадаются, что их шифр разгадан, и сменят его. Мы оглохнем и ослепнем, а это значит, что мы можем проиграть войну». Решение нужно принять немедленно. Или погибнут женщины, старики, маленькие дети — прямо сегодня. Или может быть проиграна война. Но завтра. Что решил Черчилль, вы знаете из истории. Ковентри был разрушен до основания, но войну союзники выиграли. А теперь представьте себе, что решение нужно принять вам. Вот здесь — война, которую, возможно, не удастся, выиграть без шифра. — Добряков показал левую ладонь. — А вот здесь несколько тысяч живых людей. Кто готов пожертвовать ими ради победы, поднимите руку. Ну же, я жду!

Семь человек подняли руку. Их адвокат и выбрал. Прибавил еще одну пожилую даму, которая сначала подняла руку, а потом опустила.

И всё. Коллегия присяжных сформировалась.

— Процесс пошел, — азартно шепнул мне Добряков, вернувшись на место. Вид у него был предовольный.

— Но ведь все они политические противники подсудимого? — спросил я.

— Двуногие делятся на два типа: люди-«цель» и люди-«средства». Политические взгляды — дело второстепенное, — философски ответил адвокат, а больше ничего объяснять не стал.

Обычно я уходил из суда потихоньку, через флигель, но сегодня меня подловила там съемочная группа радикально-либерального телеканала НТВ.

— Господин Тургенчиков, сколько вам заплатили за то, чтобы вы переметнулись на сторону Зла? Деньги не пахнут? — запальчиво спросила молодая репортерка.

— Я на стороне справедливости. Ничего мне не заплатили. Платить буду я сам. Дорогую цену, — уныло ответил я. — Извините, мне нужно ехать в следственный изолятор. У меня встреча с подзащитным.