Адвокат дьяволов

— Ребята, не обращайте внимания на наши споры с Лимоновым, — успокаивал я подсудимых, которые с удивлением, а то и с растерянностью наблюдали за нами из своих клеток. — Эдуард — ваш лидер, он занимается политикой. А я призван сюда для другого — чтобы вас защитить…

И когда Валя Долгова, стоя у окна с видом на голый тюремный двор, заговорила вдруг о далекой Австралии, я понял, что она наконец поверила в себя и в наш общий успех.

— Деньги на поездку у тебя будут, — пообещал я. — Сам тебе дам. Съездишь, куда захочешь. А пока для нас главное — все грамотно сделать в суде…

Выйдя из СИЗО, я тут же позвонил родителям Вали. Трубку взяла ее мама.

— Все, — сказал я, — можете быть спокойны: с вашей дочерью уже ничего плохого не случится.

— А что произошло?

— Ей сегодня приснилось небо Австралии…

Когда все закончилось и Валя Долгова вместе с другими девушками и парнями оказалась на свободе, я был в Иркутске. На оглашение приговора я не поехал. Традиционно. С 1997 года, с дела Климентьева, это превратилось как бы в хорошую примету. Примета сработала и на сей раз. А свое обещание, данное Вале в СИЗО, я выполнил.

Но за год до всего этого, когда я еще только начал ездить в «Печатники» к своим «декабристкам», ко мне обратился пресс-секретарь НБП Александр Аверин. Он попросил, чтобы я подключился еще и к защите его жены Натальи Черновой, которая сидела там же.

— Ну что ж, — сказал я, подумав, — где четыре, там и пятая…

Тем более что Наташа Чернова уже однажды была моей подзащитной. Это случилось после того, как в знак протеста против политики, проводимой правительством России, она бросила в премьер-министра Михаила Касьянова куриное яйцо — символическую, но не менее страшную для путинских чиновников и его верных слуг гранату национал-большевиков, которую не могли уловить никакие металлоискатели.

Наталья была тогда арестована по обвинению в хулиганстве и помещена в СИЗО-6. Но ненадолго. Положительные характеристики, наличие семьи, профессия художницы, папа — бывший милиционер и отсутствие судимости помогли тогда прекращению ее дела. К тому же потерпевший Касьянов заявил правоохранителям, что прощает напавшую на него нацболку и не настаивает на ее наказании. И хотя подобные дела не прекращаются за примирением сторон, Пресненский районный прокурор, которому я лично пообещал, что ничего подобного Чернова уже более не совершит, распорядился уголовное дело в отношении нее все-таки прекратить.

Но, к сожалению, Наташа меня тогда подвела: не прошло и месяца, как она снова оказалась в СИЗО-6 уже в качестве одной из «декабристок». И кто знает, может, зря я тогда старался и лучше бы ей задержаться в «шестерке» еще на один-два месяца, чем потом отдавать несколько бесценных юных лет своей жизни тюрьмам и лагерям. А яйцо, брошенное в Касьянова, девушке, естественно, припомнили. Но трагикомичность всей этой ситуации заключалась в том, что Михаил Касьянов очень скоро превратился из представителя «кровавого режима» в союзника нацболов по оппозиционной коалиции «Другая Россия».

Впрочем, я понимаю, что в тот момент, когда Наташе посчастливилось быстро выйти на свободу, не заплатив за нее ничем — ни слезами, ни временем, ни страданиями (а доставшаяся даром свобода, как и подаренный щенок, ценится гораздо меньше), она была молода и неопытна. И вместо того, чтобы какое-то время спокойно посидеть, что называется, на берегу, девушка бросилась с кручи в бурную реку, и ее понесло по течению. Сейчас, предполагаю, она поступила бы более осмотрительно, и мне не пришлось бы за нее извиняться перед прокурором. Но тогда, видимо, для этого не пришло еще время. И второй раз за свою свободу Наташе пришлось заплатить уже по полной.

— Свободы нет нигде, и она есть везде. Свобода измеряется в количестве! Ее может быть больше или меньше, быть или не быть ее не может, — любит сейчас повторять Наташа. И хотя я видел ее слезы, она — сильный человек. А этими фразами, несколько, правда, напыщенными и отдающими запахом залежавшихся в библиотеках сборников популярной философии, она, мне кажется, просто пытается доказать (и прежде всего самой себе), что оставалась свободной в душе все годы, проведенные в неволе, и что эти годы не пропали для нее даром.

Дурак не поймет, пошляк посмеется, а я скажу: «Так оно и есть». Впрочем, лично я за то, чтобы свободные в душе люди все-таки могли еще и свободно дышать. И не по чуть-чуть, а полной грудью. «Неограниченная свобода или смерть!» — писали когда-то на своих черных знаменах анархисты. И вот с ними я согласен больше. Только не надо воспринимать слова «неограниченная свобода» вульгарно и пошло! А все компромиссы — оправдание несвободы.