Возможно, я не успеваю следить за парнями подруги, зато точно знаю, что у Венеры плохие отношения с матерью. Это мы обсуждаем часто. Ее мать – Кристина Орлова – большую часть времени проводит в компании бутылки, упиваясь не столько вином, сколько жалостью к себе. В семнадцать лет она родила первого ребенка, затем второго, третьего… Она не училась в университете. Вышла замуж за неудачника. Синдром загубленной жизни. Ключевой симптом: лезть к детям с умными советами, ведь своя жизнь не удалась и остается тешиться жизнью детей, пытаться сделать из них внекнижных Мэри Сью. Увы. Это так не работает. Но здорово раздражает самих детей.
Венера выдергивает меня из мыслей возмущениями:
– Ага. А еще моя подруга не рассказывает о парне, у которого ночует второй раз!
– Боюсь… мы тоже расстались.
– Почему?
– Он лгал мне о себе.
– Вы расстались сегодня? Поэтому ты такая убитая?
– Ну… мы виделись, да. Он хотел… меня… просто хотел… – шепчу Венере на ухо: – секса.
– О, ого, у тебя все-таки было? И ты не рассказала?! Я жажду подробности!
– И я, – вставляет Дремотный. – Хочу рассказ в пошлых и анатомических подробностях, в идеале: с демонстрацией на мне.
– Ты кот, что ли? – вскидывается подруга. – Мы ведь шепотом говорим! Заткни уши или катись.
У меня пылают щеки.
– Девочки, лучшее лекарство после расставания – секс, алкоголь или волшебная таблетка. – Он перепрыгивает парту и спускается к нам, сверкая черными глазами лиса. – Я, между прочим, могу устроить. Сию минуту!
Дремотный упирается ладонью в подоконник, подмигивает нам. В ухе три серьги-гвоздя. Под футболкой татуировки: знаю, так как видела его на физкультуре без верха. На шее кулоны с иероглифами, которые он якобы привез из Тибета, где лично брал уроки боя у монахов. Подбородок в розовых царапинах от бритья. На мизинцах золотые кольца в виде глаз, созданные на заказ.
Мы уничтожающе смотрим на него.
Парень, разочарованный, отходит, закидывает в рот круглую таблетку. Ее он хотел предложить нам в комплекте с тем, что у него в штанах.
– Мне кажется, он хотел только секса, – сокрушаюсь я, когда Дремотный отходит рисовать каракули на доске. – Он смотрел на меня сегодня как на добычу.
– А ты его хотела?
– Эм…
– Главное, чтобы ты сама хотела. Ты ему не секс-меценат. Шли к черту.
Дремотный дико кашляет и выплевывает гадость, которую он закинул в рот, хватает мусорное ведро. Его тошнит. Некоторое время мы наблюдаем, не помрет ли, но парень лишь поднимается, вытирает рот и выходит из аудитории.
– О черт! – пищит Венера, доставая телефон. – Мама звонит.
– Ты настолько не хочешь ее видеть?
– Мне нужно спрятаться! Она ждет меня в общаге.
– Ты взволнована больше, чем обычно.
– Еще бы! Моя старшая сестра добыла видео, где я в библиотеке целуюсь с тем мудаком. Его отправили ей на мобильный! Хрен знает кто. А она – тварь! – переслала его маме. И твою дивизию, Эми, у нас камеры в аудиториях, представляешь? Скрытые!
Сначала я торопею от осознания, какие же деструктивные отношения у Венеры с семьей. А потом хочу орать.
В университете есть камеры, о которых я не знаю?!
– Но ведь это незаконно! Вмешательство в частную жизнь!
– Скажи это моей маме. Она теперь считает, что я здесь не учусь, а спариваюсь.
Пока Венера причитает, я торопливо вспоминаю, что происходило между мной и Шакалом в подвальной комнате.
Мне срочно нужно найти местного оператора. Пока о нем не узнал Лео. Иначе у убийцы станет на одну жертву больше…
И что за извращенец это может быть?!
Снегопад за окнами усиливается одновременно с нытьем в аудитории: «О, как же мы пойдем домой?» Впрочем, кто-то предлагает ночевать в университете и утешиться спиртовыми настойками: последнее время они в моде не меньше, чем самокрутки. Вся аудитория ими смердит.
За окнами сплошная белая завеса.
Я уютно жмусь лицом к своей скомканной куртке, которую использую вместо подушки, и настолько расслабляюсь, что начинаю засыпать. Рядом храпит Дремотный. Между нами сидит Венера. Мы на последней парте, где обычно сидят втроем, так что спальное место укомплектовано и помешать никто не должен. В этом семестре профессор по уголовному праву – просто душенька. И внимания на нас обращать не станет.
Венера нервничает перед встречей с матерью, ее нога не перестает качаться. Поворачиваясь, подруга задевает носком нашего спящего соседа, и он тут же начинает брюзжать, что Венера пачкает его одежду, а это, между прочим, первоклассная кожа индонезийского питона. Потом разгораются споры. Из-за криков и толчков я просыпаюсь, чтобы выдавить: «Я за Венеру, я как она…» – и уткнуться обратно в куртку. Контролировать эмоции подруге сложно. Особенно перед важными событиями. Она успокоится только после встречи с мамой, поэтому сейчас эмоционально реагирует на чужие вздохи, придирчиво рассматривает ногти и внушает одногруппникам, что наш преподаватель, скорей всего, повесился в сортире, ибо последнее время он был какой-то пасмурный и вот вдруг не явился, а он никогда не опаздывает.