Адвокат киллера

– Слушай. Я не его мама, чтобы мне нравиться. Почему ты отчаянно хочешь, чтобы я не был против ваших отношений? Говоришь о любви, а сама опасаешься, что я эту великую любовь разрушу? Что же это за любовь, если ее может смести сквозняк под ухом?

– Не в этом дело! Я… я не понимаю твоих мотивов! Это раздражает! Я считала, что понимаю, но, по-моему, чтобы унижать, мотивы тебе не нужны.

Ворон снова щипает меня за платье. Глеб свистит, и птица успокаивается, семенит к нему.

Я ловлю себя на мысли, что размышляю о том, каково было Глебу расти в этом доме под влиянием настолько жестких, бездушных родителей, еще и убитых горем по своему родному сыну; что случилось с его настоящими родителями; ревнует ли он Лео из-за того, что тот единственный человек, который был ему другом, когда остальные пренебрегали? Вопросы, вопросы, вопросы… Хотя меня это вообще не должно интересовать.

– Ты наивна. Чересчур мечтательна. Вот что реально действует на нервы, малая. На что надеешься? Почему не рассуждаешь здраво? Думаешь, с момента вашего знакомства Лео только о тебе и мечтал? Вокруг него девушки пачками крутятся. И спал он не только с тобой все это время. Просто ты полезла туда, куда лезть нельзя, и теперь он нянчится с тобой, как с подыхающим котенком. Мне это не нравится ради твоего же блага.

Сердце сдавливает так, что я вцепляюсь в подоконник. В глазах темнеет. Вот как, значит? То есть… пока я сходила по Лео с ума и слушала, что нам нельзя видеться, были… другие?

Внутри меня словно лед трескается и кромсает органы.

Так. Спокойно. Я не имею права ревновать. Лео не принадлежал мне… ни тогда… ни сейчас. Но как же мне хочется его убить! Вот просто взять… и прикончить!

Я переключаю взгляд на заснеженный двор, боюсь выдать свое то ли гневное, то ли разбитое состояние.

Глеб пресекает мое оцепенение.

– Я скажу одно: ради твоей же безопасности – порви с Лео. Он тебя не убьет. Но если ты настолько глупа, что хочешь и дальше бегать за ним хвостом, то учти: я тоже за тобой слежу. И если не испаришься, детка, то сильно пожалеешь. А если еще и оступишься… а ты оступишься. Я знаю. Ты уже оступилась, когда начала крутить шашни с Шестеркой.

– Ты не убьешь меня.

– Зачем мне ты? Неравноценно. Испортишь жизнь дорогому для меня человеку, я испорчу жизнь дорогим тебе людям. Начнем… с Венеры.

Я столбенею, медленно поворачиваю голову.

– Что?

Глеб усмехается.

– Твоя подруга очень даже… очень ничего. Милая. Жаль будет, если с ней случится беда.

– Это с тобой она время проводит?! – в ужасе подпрыгиваю.

– Я умею быть, как это говорится… ах да, обольстительным!

– Если ты ее обидишь, я…

– А ты не давай повода, – перебивает Глеб. – Может, у тебя и есть защита, а вот у нее нет. Нет ее и у твоих родственников, не так ли? Исчезни из моего поля зрения как можно скорее, или будем разговаривать на другом языке. Более доходчивом. А теперь… – он склоняется, обхватывает мой подбородок, заставляет посмотреть в его серо-голубые глаза и рычит в лицо: – убирайся из этого дома. Сейчас же!

– Иди к черту!

Я выворачиваюсь, но Глеб хватает за запястье, дергает и придавливает мою руку к подоконнику, из-за чего я падаю на колени.

Второй рукой парень обхватывает мою шею. Он делает это по инерции, но меня сковывает ужас воспоминаний и, нащупав первый попавшийся предмет, я размахиваюсь – ударяю по кулаку, которым Глеб сжимает мое запястье.

Только вот предметом…

Оказывается скальпель!

Глава 28

– О боги, что у вас стряслось?

Когда Стелла заходит в оранжерею, мы с Глебом стоим вплотную друг к другу.

Он – ошарашенный.

Я – испуганная.

То, что мы ругались, невозможно не заметить, даже Глеб пунцовый от злости, а его кожа всегда гипсово-белая. Про окровавленную ладонь парня и говорить нечего! Меня бьет мелкая дрожь, пока смотрю на его рану, до сих пор не понимаю, как могла это сделать.

Я безмерно рада Стелле!

Боялась, что Глеб воткнет мне этот скальпель в глаз. Когда он выдернул лезвие из кисти и медленно перевел взгляд с острия на меня, открывшую рот, казалось именно так.

– Я… мы… – заикаюсь.

– Глеб, что с рукой? – удивляется Стелла и пересекает оранжерею.

– Порезался, – выдавливает парень сквозь зубы. – Случайно.

Ага, случайно. Между его пальцев кровь водопадом хлещет! На полу алая лужа.

Стелла окидывает меня внимательным взглядом. Я едва не плачу. Господи, я вонзила в человека нож, проткнула руку! Насквозь!

– Почему на ваших лицах такие выражения, словно вы подрались? – интересуется Стелла голосом тихим, но обжигающим собеседника до костей.

Мы молчим, точно провинившиеся дети. Глеб учащенно дышит, прикрывая руку, а я обнимаю себя и – уверена – выгляжу жалко: не лучше избитой бродячей собаки, грустно выпрашивающей кусок хлеба.

На плечо ложится теплая ладонь.

– Хромик, – нежный шепот над виском.

Лео…

Я вмиг обнимаю его, и он, не задумываясь, целует меня в лоб при всех, отчего дрожь, сотрясающая тело, утихает. Иногда этот человек меня пугает, но в остальное время дарует такое глубокое чувство безопасности, что хочется привязать себя к нему веревками.