Адвокат киллера

На книге в его руках я ищу название или автора, но она в однотонной серой обложке.

Вспоминаю, как боялась Глеба в доме у моря, как готова была на коленях умолять оставить меня в живых… а ему было плевать! Становится дурно. Каждая угроза вонзилась в память копьем, и от основания удара расползаются гудящие трещины – они углубляются при взгляде на парня.

Сжимаю кулаки.

Над головой содрогается ветка, и я шарахаюсь в сторону. Огромная белая птица маневрирует на плечо Глеба, каркает, спрыгивает на пол и с трещащим звуком ругается.

Я пячусь. Случайно задеваю плечом горшок на полке, тот падает и разлетается вдребезги на плиточном полу. Глеб устало трет переносицу, переводит взгляд на свою птицу с выражением лица: «Вот с какими дурами приходится иметь дело».

Я догадываюсь, что это ворон. Самый настоящий ворон-альбинос!

– Ого, такие бывают? – не сдерживаю изумления. – Никогда не видела белого ворона.

Глеб окидывает меня гордым взором, уделяя особое внимание платью. Я редко ношу женственную одежду, предпочитаю вещи, в которых можно чувствовать себя уютно: лосины, кофты, джинсы, кроссовки… Кажется, будто Глеб это знает и удивлен моим нарядом. Еще бы. Платье-то Венеры. Я бы такое блестящее и до удушья обтягивающее никогда не купила.

– В мире бывает все. – Глеб улыбается, но улыбка обжигает холодом. – Птицы-альбиносы, двухголовые щенята, умственно отсталые девушки, не понимающие намеков…

– Боже, за что ты меня так ненавидишь? – Я скрещиваю руки на груди и ядовито зыркаю на белобрысого.

– За то, что я говорю: «Брысь», – а ты по-прежнему мозолишь глаза?

– Я понимаю, почему ты хотел от меня избавиться до того, как я узнала, что Лео убийца, но теперь-то чего бесишься? Я похожа на твою бывшую? Или девушку, которая не дала тебе в школе? Откуда столько презрения?

Ворон тянет Глеба за край кофты и кокетливо каркает. Парень вздыхает, гладит птицу, и та от удовольствия прикрывает алые глаза, хохлится.

– Ответь на один вопрос, малая… почему ты здесь? Думаешь, вы с Лео будете вместе? – Глеб вещает так вальяжно, словно декламирует стихотворение. – Или что любовь его изменит, он исправится, будет ландыши по утрам собирать и мастерить кормушки для птенчиков в парке? А потом начнет писать сообщения, что закат за окнами так же великолепен, как твоя сладчайшая улыбка, и – о, прекрасная Эмилия, я погибаю без твоих теплых пальчиков у меня в штанах…

– Если он такое напишет, я его заблокирую.

Глеб смеется, собирая с пола пробирки, колбы, стеклышки – расставляет их на широком подоконнике. В оранжерее одно окно тянется сплошной двухметровой полосой.

Ворон кружится у моих ног. Несколько раз впивается клювом в край платья, отщипывает блестки – ему определенно нравится их мерцание, – прыгает вокруг меня в полном восторге.

Я поправляю подол и очередной раз втягиваю запах вина. Оно насквозь пропитало ткань.

– Прости, я забыл, – ехидничает Глеб. Под светом лампы он рассматривает жидкость в пробирке. – Ты же у нас нарасхват. Роковая женщина! Сбежишь от Лео к Шестерке… М-м-м, кстати, как Лео отреагировал на ваш поцелуй? Вот это напор! Не успела из одной постели выползти, как в другую нырнула.

Глеб насмешливо цокает языком.

– Не было там поцелуя, – огрызаюсь я, но слова белобрысого заставляют покраснеть.

Чтобы не смотреть в злорадное лицо Глеба, я исследую первые попавшиеся предметы на полках, снимаю крышку с маленькой баночки и чуть не задыхаюсь от вони.

– О все святые, что там?!

Я кашляю, закрывая нос.

– Бутилселеномеркаптан.

– Какая гадость! Дышать невозможно!

Смрад из банки даже описать тяжело. Адская выгребная яма. Смесь нечистот, чеснока и гниющей капусты!

– Духи хотел тебе сделать. Подбирал аромат под характер. Между прочим, он числится в книге рекордов Гиннесса как самый зловонный запах на свете. Я старался. Могла бы и оценить.

– Да что с тобой не так?

Я опираюсь бедром о подоконник и заглядываю в серые глаза. На свету радужки Глеба переливаются голубым, и кажется, что смотришь на море в плохую погоду, не голубое и не серое, что-то между.

У Глеба глаза-хамелеоны. Красиво.

– Лео говорил, что ты невыносима? Везде лезешь, ко всем присасываешься, точно блоха. И не вытравишь же…

– Тебе какая разница?!

– Знаешь, как поступают взрослые люди в вашей ситуации? Как вы должны были поступить?

Ворон крадет у Глеба стеклышки, за что парень щелкает птицу по клюву и зарабатывает в ответ обиженное карканье.

– Вместо мыльной оперы детсадовцев, которую вы устроили, – продолжает Глеб, – ты должна была сказать, что не хочешь быть с убийцей, а он должен был заставить тебя молчать. И все! Разошлись. Заколебала уже эта чушь.

– Люди кончают жизнь самоубийством из-за чувства, которое ты называешь чушью. Да и слышать это смехотворно, ведь я знаю, что ты сам любил Еву до помешательства. Так почему не можешь понять?

Я сопровождаю речь активной жестикуляцией, из-за чего ненароком зацепляю локтем кактус. Вскрикиваю. Отшатываюсь. Падаю. Прямо на Глеба! Он ловит меня за плечи и вынимает колючку. Кожа жжется.