Адвокат киллера

Стелла будто кусает меня взглядом. Цвет ее радужек завораживает. Насыщенно-зеленый. Сказочный оттенок. И при этом холодный, точно трава, скованная инеем. Когда Стелла смотрит, кожа покрывается мурашками, как от дуновения промозглого ветра.

Я отворачиваюсь. Но уверена: пока мы пересекаем дом, эта женщина раскладывает меня на молекулы, ловит каждое «лишнее» движение. В ней самой нет ничего лишнего. Она безукоризненно идеальна. Одежда. Манеры. Взмахи рук при ходьбе.

Пока Стелла не смотрит – или делает вид, что не смотрит, – нахожу один маленький недостаток. Горбинка на носу. Единственное отклонение от совершенства.

Черт, да вся их семья слишком идеальная для этой реальности! И пугающая…

В коридорах резиденции меня не оставляет чувство, что мы не одни, что здесь есть кто-то еще, скрывшийся из виду, и если я резко повернусь, то увижу чью-то фигуру.

На нашем пути лишь одно арочное окно не задернуто шторами. Луна за стеклом светит в полную силу, снег блестит в ее лучах. За забором лес. Как ни пытаюсь разглядеть другие дома – бесполезно.

Я знаю, что мы в пригороде и от городского центра нас отделяют всего пятнадцать километров, но ощущение, будто мы на краю мироздания.

Господи, ну почему Стелла и резиденция так напрягают?

Интуиция?

Может, тетя знает, кто Лео на самом деле? Глеб ведь в курсе. И Стелла хочет понять, знаю ли я? Хотя что ей мешает спросить об этом у своего племянника? Честно говоря, вся эта ситуация с Лео – проблема, которую я не в состоянии решить, и ненавижу себя за беспомощность. В то же время я ненавижу самого Шакала… только вот за что? За убийства? Или за то, что он не стал лгать, когда я догадалась?

– Мрачненько у вас, – вежливо заполняю молчание бестактными комментариями.

– Иногда эти коридоры и меня пугают, – соглашается Стелла. – А я живу здесь миллион лет. У некоторых домов есть характер. И душа. У нашей резиденции она депрессивная, но так было не всегда.

– Правда?

– Думаю… черная тень нависла над домом после смерти моего сына и с каждым годом расширялась, становилась темнее, пока не поглотила все коридоры. Однако я всегда думала, что так кажется лишь мне.

– А Лео как считает?

– Лео мистика не пугает. К тому же ему никогда не было дела до того, что происходит вокруг и где он живет. Он счастлив в собственной голове. В детстве даже ходил в чем попало. Потом это нивелировалось. Но он по-прежнему…

– Закрытый?

Мы останавливаемся у дверей в ванную комнату.

– Отстраненный. Возможно, это я виновата. Не дала необходимой поддержки. Ни ему. Ни Глебу. Я слишком мучилась потерей единственного ребенка. – Стелла трет запястье. – Его звали Марк. Я не убирала вещи, которые от него остались. Даже комнату не переоформляла. Знаю, это странно. Но так я могу прийти туда и увидеть, как он сидел посередине комнаты с фломастерами и листом бумаги, рисовал, а потом шел переставлять свои любимые игрушки на полке. И эти вещи… вещи, которых он касался, вещи с его отпечатками… Невидимая концентрация его присутствия в моей жизни. Поэтому я оставила все ровно так, как было в день, когда он исчез.

Сквозь неожиданную нежность, с которой она рассказывает, одновременно веет одиночеством. Я понимаю, что Стелла тоже выпила достаточно. Вряд ли она рассказала бы мне настолько личное в ином случае, и теперь я теряюсь.

Но задаю главный вопрос:

– Исчез?

– Его похитили. А самое страшное… до того, как это случилось, он упоминал мне, что за ним следит… какое-то чудовище. Иногда оно приходит. Зовет. Я принимала это за детские фантазии, ведь ему было четыре года, но… чудовище было, Эмилия. Только оно было человеком. Нет… тот, кто убил ребенка, не заслуживает называться человеком.

– Убил? Боже!

Я моргаю. Ищу слезы в глазах женщины, но их нет. Скорей всего, давно высохли. Одновременно поражаюсь, какая трагичная история у этой семьи. Дети умирают от рук маньяков, кончают жизнь самоубийством. Понятно, почему вся семейка такая холодная и отстраненная.

– Кто это был? – едва слышно выговариваю.

– Кое-кто, нанятый врагами нашей семьи, – голос тети звучит ершисто.

– Его… нашли? Посадили?

– Он мертв, – опять этот ровный тон. – Погиб в шахте лифта. Жуткий несчастный случай. – Она сжимает круглый платиновый медальон на своей шее. – А твои родители… они ведь тоже умерли не своей смертью, верно? Как их звали?

Стелла подходит ближе, касается моего плеча. Улавливаю запах ванили и мирры. Прикусываю нижнюю губу. Совсем не хочется отвечать на вопрос. Я стараюсь не думать о родителях, потому что после мыслей о них, а тем более рассказов, чувствую себя сломленной. Бывают дни, когда меня начинает неконтролируемо трясти. А бывают… сны. Когда я нахожу маму и папу мертвыми, а потом, задыхаясь, просыпаюсь.

– Я бы… не хотела об этом говорить, – опускаю голову, разглядывая тапочки.

– Извини, дорогая.

Стелла похлопывает меня по плечу, заходит в ванную комнату, включает свет и говорит, что чистый халат висит на крючке у душа. Затем возвращается, всматривается в мое лицо. Я остаюсь стоять в дверях. Отвожу взгляд. Разговоры о прошлом вызвали бурю эмоций, которую я отчаянно стараюсь удержать.