– То есть ты… сама придумала… сама обиделась… и не посчитала нужным ни спросить меня… ни просто войти в кабинет? Сошлись же две «умницы» на одном столе! Чёрт возьми! – Марат встал и заходил по комнате, заложив руки за спину. – Да я к Нонне пошёл, потому что ты настаивала. И это её предсказание вообще забыл уже на пути домой! Чушь какая-то, – присев передо мной на корточки, Марат снова взял мою руку. – Оксана, я всю жизнь тебя ругал за привычку держать всё в себе. И она тебя подвела. Нас подвела. Ты понимаешь это? Ты понимаешь, что проблемы надо решать сразу, вместе? Что это за мазохизм такой у вас – женщин?! Почему вы любите издеваться над собой? Зачем?! Вас же понять нельзя, у вас вечно «не надо» – это «надо», а «надо», наоборот – «не надо». «Не подходи» – «иди сюда», а «отвали» – «немедленно обними меня покрепче». Если над вами не издевается мужчина, вы находите способ измываться над собой сами. Женская логика! Или полное её отсутствие.
– Видишь, как ты хорошо разбираешься в женской логике.
Я криво улыбнулась. Весело не было. Я пожинала плоды своей глупости. И недоумение Марата было совершенно естественным. Разрушить семью на пустом месте, сделать несчастными мужа и детей… Мудрой я себя не считала.
– Да есть один человек, разложил по полочкам. Только что нам теперь делать, Оксана?
– Не знаю, – я не могла заставить себя снова просить прощения. Нельзя простить то, что я натворила. Я сама себя не прощу. Так зачем теперь вымаливать то, что мне не нужно сейчас? Придёт время… – Ты будешь меня ненавидеть теперь?
– Ты сошла с ума? – Марат прижал к губам мои пальцы. – Я люблю тебя… но уже по-другому. Не знаю, как объяснить это.
– Я понимаю, Марат, – я вздохнула с облегчением и улыбнулась, – чувствую то же самое. Люблю тебя.
Я потянулась к супругу и обняла его. Так мы и сидели – в неудобной позе, обнявшись и не говоря больше ни слова.
Марат первым прервал молчание:
– Чай будешь? Я успел сбегать за твоим любимым, с чабрецом и мятой.
– Буду. Можно я, пока ты завариваешь, по квартире пройдусь?
– Разумеется, Оксан. Это всегда будет твой дом. И дом наших девочек. Кстати, Яна с семьёй переезжает жить ко мне. Как раз утром отправил ей данные своей карты, оплатить контейнер. И нам с тобой надо найти квартиру для тебя, Оксана. Жить у подруги, даже такой замечательной и преданной, всё-таки перебор, при живом-то муже.
– Ты всё-таки считаешь себя моим мужем?
– И всегда буду считать. Ты – мать моих детей. И всегда будешь женой, даже будучи замужем за другим. Просто ощущение это другое.
– Я понимаю тебя.
Марат ушёл на кухню, а я вошла в бывшую детскую комнату. Здесь ничего не изменилось, только добавилась кроватка для младенца и поменялись обои. Всё тот же письменный стол и лампа, тот же шкаф и та же картинка с журнального разворота на дверце, с выгоревшим на солнце краем. Ничего не изменилось в спальне, только телевизор, как и в гостиной, сменился на современный. И мой туалетный столик… с засунутой под раму вокруг зеркала семейной фотографией. Было видно, что она никогда не вынималась, только пыль вытиралась вокруг и с неё самой, и от этого почти оторвался уголок.
Сердце защемило. Это была моя жизнь. Семейная жизнь, которую я разрушила.
***
Я задержалась у Марата намного дольше, чем планировала. Мы говорили обо всём: о переезде Яны, о моих книгах, которые Марат читал, узнав от дочерей, что я пишу, о том, как он стал владельцем «Сэнсэя», и что свело его с Андреем. Рассказал и трагично закончившуюся историю Вероники.
Она доставляла Марату массу неприятных моментов и навязывалась если не в жёны, то в сожительницы. Но супругу не нравилась перспектива обзавестись женой-дурой, и он повысил ей плату за аренду и часто напоминал, что пора бы и честь знать. И хотя к мальчишке привязался, но вешать себе на шею его не собирался. Поэтому стимулировал неразумную девицу работать. Шесть лет она прожила в комнате наших дочерей, пока училась в институте, куда её, опять же, загнал Марат. Прокормить и вырастить ребёнка, будучи всю жизнь секретаршей – невозможно. Не скажу, что мне была интересна сама Вероника, но она стала частью нашей жизни, не самой приятной, но неотъемлемой и поворотной. Поэтому мы говорили и о ней.
Марат не раз наругал меня, что отказалась от его помощи, и не собирался принимать отказ теперь. Его самолюбие и мужское достоинство не давало ему покоя, и я не стала отказываться от покупки квартиры для меня.
Уже было совершенно понятно, какие между нами теперь будут отношения. Мы обрели друг друга… и отпустили, чтобы стать счастливыми. Единственный момент омрачал то облегчение, что я, наконец, почувствовала – Марат уже привык быть один и не планировал больше заводить семью. Он решил реализовать себя, как дедушка трёх замечательных мальчишек. Его глаза загорались счастьем, когда он говорил о них. Нетерпение, с которым он ждал Яну с малышом, усиливалось обещанием старшей дочери привезти сыновей к Марату на пару месяцев осенью.