Адвокат олигарха

– Вы знаете, как ни странно, помню, – улыбнулась женщина. – Мы с мужем прожили душа в душу двадцать лет, а тут Виталик мне заявил, что уходит к учетчице из их троллейбусного парка. Я отправилась на ночное дежурство сама не своя, очень переживала, даже весь вечер плакала. А в четыре часа утра прямо у аптеки остановился троллейбус моего Виталика – муж водителем работает. Троллейбус был разукрашен воздушными шариками. Виталик погудел и, когда я выглянула в дверь, закричал: «Ты что, Наташка, поверила? Вчера же было первое апреля!» Я стала его ругать – тише ты, людей разбудишь! А муж рассмеялся и крикнул, что любит меня так же сильно, как и двадцать лет назад. Потом Виталик занес ко мне в аптеку букет белых роз и уехал.

– А красную машину рядом с аптекой вы видели?

– Ну да, стояла неподалеку от входа красная машина, – согласилась свидетельница.

– В ней кто-нибудь сидел, вы не заметили? – задавала я наводящие вопросы.

– Как-то не обратила внимания, – смутилась Наталья Петровна.

– А когда Виталик в любви вам признавался, никто из машины не выходил?

– Никто, это точно. Я бы запомнила.

– А покупатели в ту ночь у вас были?

Фармацевт задумалась на несколько секунд, а затем утвердительно кивнула головой.

– Около шести часов утра была одна покупательница, она приобрела тенотен – успокоительные таблетки. Я ей посоветовала это средство, женщина просила что-нибудь от нервов. Как только она вошла, я сразу же заметила, что посетительница очень раздражена.

– И в чем это выражалось? – поинтересовалась я.

– Ну-у, – неуверенно протянула Наталья Петровна, – она злилась на своего благоверного, называла его козлом, говорила, что он где-то шляется, а ей остается всю ночь торчать в машине и ждать, пока он нагуляется и заявится домой. Должно быть, дама рассчитывала, что я поддержу разговор о вероломстве мужчин, но мне после Виталиного признания было неприятно слушать гадости про мужа, пусть даже и чужого, и я сделала вид, что не слышу ее разглагольствований. Покупательница была так расстроена, что забыла забрать сдачу с тысячи рублей, и когда я побежала ее догонять, то увидела, что женщина садится в машину.

– Какая это была машина, вы не припомните? – оживилась я.

Свидетельница растерянно посмотрела на меня и пробормотала:

– Так красная и была.

– И куда она поехала?

– Никуда не поехала, так и осталась сидеть в автомобиле, – пожала плечами свидетельница Симонова. – В семь утра я сдала смену и уходила домой, а она все еще сидела в машине.

– Не могли бы вы описать вашу ночную посетительницу? – подключился к беседе следователь Оболенский.

– Эффектная женщина лет сорока или около того с длинными волосами и ярким маникюром, вот, пожалуй, и все, что я запомнила, – смущенно улыбнулась свидетельница.

– Спасибо большое, мы вас больше не задерживаем, – сдержанно кивнул хозяин кабинета, подписывая пропуск.

Как только за свидетельницей захлопнулась дверь, я тут же взволнованно вскочила с места и принялась расхаживать из угла в угол.

– Сдается мне, что Лидия Сергеевна не просто так заявилась в аптеку с разговорами о мужском коварстве! В ночь ограбления она обеспечивала себе алиби! Мадам Иванова и сдачу специально забыла, чтобы продавщица из аптеки непременно увидела, что она садится в машину и старательно в ней сидит!

– По-моему, ты сильно преувеличиваешь, – потрепал меня по щеке мой любимый следователь. – Потерпевшая просто оказалась без ключей, вот и злилась на блудливого мужа.

– Допустим, что так, – не сдавалась я. – Но в аптеку Лидия Сергеевна заявилась в шесть часов утра, а где гарантия, что до этого она терпеливо ожидала Аркадия в салоне своего авто?

– Нет никакой гарантии, – покачал головой Оболенский. – Может, Лидия сидела в машине, а может, нет, остается поверить ей на слово.

– Не собираюсь я верить ей на слово. Между прочим, Олежек, я придумала, как узнать, говорит ли она правду или зачем-то пудрит нам мозги. Все, пока, я побежала. Спасибо за свидетельницу Симонову.

– Да на здоровье, – грустно ответил Оболенский. – Эх, жалко, много работы, я бы побежал вместе с тобой. Завтра увидимся?

– Обязательно, – обрадовалась я. – Позвони, когда освободишься.

* * *

В больницу к бабушке я попала около семи, когда приемные часы практически закончились. В сумке стучали друг о друга три банки любимых бабушкиных мидий и перекатывались ранние персики, сминая бока сочным грушам. На входе в отделение меня остановила суровая медсестра и учинила досмотр принесенных гостинцев.

– Цыпленка табака нет? – подозрительно принюхиваясь к сумке, допрашивала она. – Шашлык по-карски не несете? Тогда проходите.

Высоко взбив подушки, бабушка сидела в кровати и раскладывала на одеяле пасьянс. Лицо ее выражало покой и умиротворение, слабый румянец окрасил бледные щеки Иды Глебовны. При виде меня бабуля сделала предостерегающий жест рукой, быстро раскидала оставшиеся карты по предназначенным для них местам. И только тогда раскрыла объятия.

– Агата, девочка моя! Как я рада тебя видеть! – воскликнула бабушка. – Не зря мне карты сказали, что будет приятная встреча!