— Право слово, Анатолий Александрович… — покачал головой председатель Московского военно-окружного суда. — А ведь господа радикальные демократы еще и клеймят нас в своих прокламациях и газетах за неоправданную жестокость и кровожадность репрессий, применяемых к революционерам! На самом же деле большинство из тех, кто за противозаконную деятельность оказался на скамье подсудимых, уходят отсюда живыми и невредимыми. Вот, к примеру, не далее как в сентябре наши судьи рассматривали дело тайной группы большевиков под руководством некоего товарища Крыленко. Доказательства проведения ими агитации среди военнослужащих имелись. Но военные судьи наши сочли их недостаточными и неполными. И семнадцать из пятидесяти четырех подсудимых, в том числе этот самый Крыленко, были оправданы «за недоказанностью обвинения».
— Или вот, социал-демократ Михаил Фрунзе, который разыскивался полицией по подозрению в покушении на убийство урядника конно-полицейской стражи, — напомнил Климович. — Причастность Фрунзе к этому преступлению была установлена еще тринадцатого марта, в ходе допроса потерпевшего по делу, которое рассматривалось судом в отношении его соучастника. После чего уголовное дело было возвращено судебным следователям на доработку, а через десять дней и сам Фрунзе был нами арестован. При дополнительном расследовании обоих преступников опознал еще один очевидец, крестьянин Быков. Однако, насколько нам стало известно, теперь политические друзья Фрунзе, оставшиеся на свободе, пытаются обеспечить ему ложное алиби. А боевики из военной организации большевиков так запугали свидетеля, что тот готов уже письменно отказаться от всех своих показаний…
— Черт знает что творится в нашем государстве! — в сердцах отставил чашку Брянчанинов.
— Сейчас что еще, господа… — подполковник Климович невесело усмехнулся. — Пустяки! А вот оглядываясь назад, на прожитое тяжелое лихолетье, как-то даже не верится, откуда брались силы вынести все то, что выпало на нашу долю в эти ужасные «революционные» годы. Это был какой-то сплошной кошмар, что-то необычайно жестокое и, казалось, непреодолимое в своем роковом стихийном движении.
Собеседникам не пришло даже в голову перебивать Евгения Константиновича, и он продолжил:
— Тяжело идти человеку на верную гибель. Но когда знаешь, что, может быть, будешь сегодня жив, а может быть, и нет… когда вокруг тебя валятся друзья и сослуживцы от предательских пуль и бомб «товарищей», когда из-за каждого угла, дерева, окошка, из ночной тьмы на тебя глядит, осклабившись, безобразный призрак смерти… Глядит и сегодня, и завтра, и так годами изо дня в день, — то, право, и названия подыскать этому ужасу, этому постоянному умиранию нет возможности. Говорят, что люди, побывавшие раз-другой в бою, осваиваются с опасностью, что и понятно: там знаешь, откуда и какая тебя смерть может ждать. А тут полная случайность, подчас самая невероятная, нелепая, а в результате — увечья и смерть.
— Да уж, отыскали себе врага «товарищи» революционеры, — поддержал подполковника хозяин кабинета. — Этот враг — городовой, «фараон», как они выражаются. Да! Да, городовой, вчерашний еще деревенский парень, мирно шедший за сохой, потом бравый солдат, потом за восемнадцать рублей с полтиной в месяц днем и ночью не знавший покоя, и под дождем, и на морозе оберегавший нас от воров и разбойников и разве что изредка бравший рублевую взятку. Мне приятель мой, барон Николай Егорович Врангель, рассказывал после декабрьских событий, что во дворе его дома жил околоточный. Самого околоточного на квартире толпа не нашла, только жену. Ее и убили, да, кстати, и двух ее ребятишек. Меньшего, грудного — ударом каблука в темя…
— Не приведи Господь, чтобы все это опять повторилось в России! — не в силах сдержать себя, потомственный дворянин Брянчанинов выскочил из-за стола, едва не опрокинув чашку с чаем, а затем трижды истово перекрестился на образ, висящий напротив окна в кабинете.
Вслед за ним, встав из кресел, поторопились осенить себя крестным знамением председатель суда и Климович.
— А вот для этого, собственно, мы и делаем свое дело, — пояснил подполковник. — Каждый по-своему, каждый на своем месте. С божьей помощью да по своему разуменью. И не ради чинов, не ради награды…
— Сообщу доверительно, и только вам, Анатолий Александрович, — генерал понизил голос так, будто кто-то из посторонних способен был слышать их разговор. — Вопрос с господином Ждановым будет решен так, как следует, — то есть в любом случае дело закончится обвинительным приговором. В случае же его оправдания этим составом суда начальник Охранного отделения нынче же подаст соответствующее секретное представление генерал-губернатору. После этого прокурор немедленно опротестует перед Главным военным судом оправдание Жданова, и генерал-губернатор вернет дело к нам на вторичное рассмотрение. А уж тут мы с Евгением Константиновичем подберем таких новых судей, чтобы сомневаться в них не было ни малейшего основания…