Адвокат шайтана

Когда Павел Королёв принял это уголовное дело к своему производству, он тоже спускался в этот подвал. Для дополнительного осмотра и фотосъёмки. Действительно, запах смерти, мёртвой человеческой плоти был здесь. Нет, это не было обычной трупной вонью, пропитавшей стены морга. Это было ощущение внутреннее, мозговое. Позднее, спустя некоторое время, Павла посетила догадка, что источником излучения страха были не сами человеческие останки, находившиеся в этом подвальчике, а едва заметный запах формалина, который использовался для нейтрализации их гниения.

Антон Фёдоров — сексуально помешанный на убийствах влюблённых пар тип, а затем и пытавшийся заморозить свою мать — на первом же допросе признался во всех своих зверствах, как это свойственно большинству маньяков. Показания он давал подробные и последовательные, и в смысле организации работы с ним следователям и оперативникам было легко устанавливать все факты по этому делу. Но вот мотивы этих деяний оставались загадочными. Вроде бы с психикой у Антона было всё в порядке — память хорошая, на вопросы реагировал адекватно, эмоционально был уравновешен, даже слишком. Некоторые сомнения в его психическом здоровье, конечно же, были. Что-то указывало на нетипичность его поведения. Например, он был излишне вежлив, лакейски услужлив, часто и без повода улыбался. На допросах Антон Фёдоров неустанно старался льстить Павлу Королёву. Причём лесть его была вязкой, липкой и вычурной. Сидеть на расстоянии вытянутой руки с этим сгустком мерзости и чертовщины было противно чуть ли не до рвотной реакции.

Судебно-психиатрическая экспертиза пришла к заключению, что Антон Фёдоров вменяем, несмотря на целый букет психиатрических условностей. Чего только у него не обнаружили — вуайеризм, бисексуализм, сексуальную психопатию, астению, невроз навязчивых состояний и прочие выдумки старика Фрейда.

Когда Павел ещё только учился на юриста и судебная психиатрия была для него одним из учебных предметов, он где-то читал, что некоторые умники от уголовного права в своих научных публикациях давно добиваются включения в Уголовный кодекс статьи о так называемой ограниченной вменяемости. Согласно их взглядам, психические аномалии, не достигшие уровня стойкого психоза, а значит, не исключающие вменяемости, тем не менее влияют на сознание и волю преступника, поэтому помимо наказания такому ненормальному должно быть назначено ещё и лечение. Именно такими психическими отклонениями страдал Антон.

Сейчас страна ждала нового Уголовного кодекса. В некоторых законодательных проектах была статья об ограниченной вменяемости. И ведь какой-нибудь мученик науки диссертацию на эту тему уже настрочил, потратив целые годы жизни, подорвав здоровье, чтобы однажды спросить себя — зачем?

— Ну ладно, с жертвами твоей сексуальной агрессии всё понятно, — Павел вспомнил на одном из допросов Антона, что как-то в суете забыл для себя выяснить непонятный эпизод этого дела, — лично для меня понятно, кто ты. Сатанинский выблядок, которого ещё в своё время нужно было прикончить абортом. А мать-то свою зачем хотел заморозить?

Действительно, этот вопрос во время следствия почему-то никого не заинтересовал. Всё внимание уделялось выяснению подробностей совершённых убийств.

— Видите ли, уважаемый Павел Сергеевич, — нисколько не оскорбившись высказыванием в свой адрес, отвечал Антон, — моя мамочка случайно обнаружила в подвальчике… Вы понимаете, о чём я говорю? — Антон хихикнул и протёр свои очки, — и мне пришлось рассказать ей о своих опытах. К сожалению, она отреагировала на это взрывом эмоций. У неё началась истерика. Настоящая женская истерика. А вы, наверное, знаете, что истерику можно остановить только резкими действиями. Такими действиями, которые ломают механизм самовзвинчивания эмоций. Например, хлёсткой пощёчиной, холодной водой в лицо… Но это ей не помогло. Мне пришлось вытащить её на мороз. Жаль, конечно, что она обморозилась, — без малейшего сочувствия добавил он.

Раздался непрерывный, раздражающий звонок внутренней связи. Просмотр воспоминаний неожиданно оборвался. Перед глазами Павла опять возникла привычная обстановка кабинета. В руке дымился сигаретный фильтр. Павел взял трубку.

— Паша, зайди ко мне, — бодрым голосом позвал его к себе прокурор.

В кабинете прокурора горела только настольная лампа, освещавшая помещение не более чем на треть. Тёмно-коричневая мебель, мягкий свет, плотные зелёные шторы создавали ощущение респектабельного уюта. Казалось, за письменным столом сидит профессор, а то и академик, тихо копающийся в чужих и собственных заблуждениях.

— Давай выпьем, — с ходу предложил прокурор.

Павел кивнул и сел за стол. Прокурор достал из холодильника бутылку "Столичной" и бутерброды с красной икрой.

— Ну, за долгожданное окончание следствия! — торжественно произнёс прокурор, чокаясь с Павлом.

По настроению прокурора было ясно, что он доволен работой Павла. Если и будут какие-то замечания, то несущественные. Это значило, что через неделю, максимум через две, дело будет направлено в суд.