— А раз так, то это место преимущественного пребывания Юбы.
— У него есть три летних стойбища. Он ведь не только великий каган, у него есть стада, его люди их пасут.
— То есть основной доход кагана — это скотоводство?
— Ну, оно тут как, — Олег задумчиво закурил. — Охота даёт шкуры и мясо. Их едят и носят. Если упростить процедуру обработки, выделки. Денег это не даёт. Собственно, в старину они так и жили и в ус не дули, они изготавливали себе всё, что им нужно, то есть буквально все элементы их быта изготовлены ими самим. Ничего не покупается и не продаётся.
— Называется эта история — натуральное хозяйство.
— Ну, может. Я в школе не доучился, не довелось. Так вот, сейчас мир изменился. Ружья можно купить у русских, у китайцев и английских торговцев.
— А торговцев никто не грабит? У степняков с законностью туговато.
— Если кто-то грабит, торговцы в тех местах больше не показываются, степняки в таком не заинтересованы.
— Понял. Но ружья стоят денег, верно?
— И патроны. А так же и табак, сахар, водка, сёдла. Из-за этого степняки заинтересованы в деньгах. А что они тут продадут?
— Шкуры ценных пород?
— Их тоже. А ещё мясо. Откармливают стада и гонят их перевалами на север, к русским закупщикам.
— Логично.
— Но наши их на деньгах нагревают. И все это понимают, только называют умным словом — монополия. У фермеров в империи мясо стоит на сорок процентов дороже, а тут отменное качество, крупный опт и дешевле.
— А в других направлениях продавать?
— Английские торговцы зарабатывают состояния, но сами закупают только компактный товар — шкуры, золото, макры. Мясо не продашь.
— А Китай, значит, далеко, — констатировал я.
— Говорю же, монополия!
— А англичане рубли берут?
— Берут, ещё и как. И китайские деньги, персидские, турецкие. По грабительскому, надо сказать, курсу. Предпочитают фунты.
— Куда девают?
— Насколько я понял, потом сбывают рубли в Кустовом, а вот куда другие валюты идут, хрен его знает.
— Ладно, я понял. Значит, строителей тут нет.
— Если так невмоготу, то я могу построить.
— Ты же шулер. Без обид.
— Так это до каторги. А на каторге, если ты ничего не умеешь делать необычного, то тебя задействуют на самом тяжёлом изматывающем труде, который за пять лет превращает тебя в старика.
— А пойти в жиганы и прочий преступный люд?
— Там было не вариант. По одной срамной причине. Короче, меня один дед надоумил, что надо научиться руками работать. В принципе, я потом и в отряде занимался стройкой. Я могу кирпич класть, если он у меня будет. Могу копать, штукатурю паскудно, выйдет криво.
— Мы не Версаль строим, а просто избу.
— По брёвнам я не умею, глазомер не тот.
— Пойдёт и кирпич, тем более, что дерево в Степи очень дорогое. Просто коробка, шесть на шесть.
— Мне мотивация нужна. Я тут просто выживаю, зачем мне напрягаться?
— Это я уважаю, будет тебе мотивация. Чего хочешь? Денег?
— Потратить их тут тоже особо негде, степняки живут обменом, да и минимальный набор для выживания я уже выменял, выиграл, выпросил.
— Ну… и? Чего я из тебя клещами всё тяну?- раздражённо рявкнул я.
— Я хочу ружьё. Точнее, карабин, как был во времена работы на Вьюрковского, автоматический.
— Такой же только у офицеров был? — выгнул бровь я.
— Блин, ну я же…
— Будет тебе карабин, восьмизарядник. Что ещё? Пистолет?
— Ну… Было бы неплохо.
— Ты не стесняйся, проси.
Я достал блокнот.
— Карабин армейский, патронов сотня.
Олег ошеломлённо сглотнул. Каждый патрон стоил четыре с половиной рубля, то есть я так легко накинул почти пятьсот рублей к тому, что сам по себе карабин стоит больше двухсот при условии, что я способен купить его легально (чего он не знал), а нелегально он запросто стоит все восемьсот.
— Пистолет типа револьвер, что-то простое, к нему полтину патронов. Нож?
— Нож у меня есть.
— По одежде?
— Ну…
Олег выглядел как степняк, потому что поверх своей потасканной и давно не стиранной формы давно оделся во всё степняцкое.
— Будет тебе форма зимняя и лентяя. Ремень, портупея, пожалуй, что и казацкая сабля, сапоги армейские.
— Мне бы печку, посуду, три колоды карт и фотоаппарат.
— Фото…. А зачем тебе фотоаппарат?
— Я пробовал рисовать, пальцы стали грубые от такой жизни. Красоты есть, степняков буду фоткать, а рисовать не получается.
— Ты всё одно тренируйся, не всегда есть возможность незаметно сфотографировать. А карты не дам.
— Ну, барин…
— Не «баринкай» мне! Олег, ты ж тут устроишь казино Монте-Карло, пустишь мне по миру степняков, а мне это не надо. Я как-раз против тлетворного влияния, так что давай без этого.
— Я заманался в кости и нарды играть.
— А ты не играй в них.
— Так скучно!
— Рисуй, дом строй, язык учи. Ты пойми, всё в жизни просто. Например, здесь и сейчас, рядом с тобой — я.
— Ну?
— Если в моменте окажется, что ты знаешь язык местных, а не ждёшь, когда они с тобой по-русски начнут говорить, а потом в моментах между собой обсуждать что-то на своём.
— Это они постоянно.