— Да, надо бы успокоиться и рассудить здраво, — думает Птицын. Услышал меня или нет, непонятно.
— Птицын, ты меня слышишь?
— Чертовщина какая-то, — думает Птицын.
— Никакая не чертовщина, — объясняю я, — а твой прямой начальник, лейтенант Головарев.
— С ума сошел? Глюки?
— Нет, Андрей, не глюки. Успокойся. Сейчас во всем разберемся.
— Хорошо, пусть так, но что ты делаешь в моей голове?
С каких это пор мы на «ты», — подумалось мне. И тут же, как ответ: «А что теперь, сюсюкаться?»
Не понял, то ли моя мысль, то ли Птицына.
— Нет, я не у тебя в голове. И ты не у меня. У нас одна голова на двоих, и еще много чего у нас теперь общего. Ты только успокойся и не засоряй мне мозг всякой чепухой. Послушай сначала.
— Хорошо, — успокаивается наконец солдат. — Я весь внимание.
Я пересказываю ему весь разговор с профессором Гильзиным. Сам профессор уже стоит в палате.
— Ну, как дела?
— Как у тебя дела? — спрашиваю я у Андрея.
— Не понял, — удивляется он.
— Гильзин пришел, спрашивает, как у тебя дела. Ты его не слышишь?
— Нет. Не слышу ничего, кроме твоего голоса. Да и тот своим кажется. Странно, что я раньше не заметил.
— Он только очнулся, — говорю я Гильзину. — Я ему все объяснил, переваривает теперь.
— Он что-нибудь слышит?
— Нет, не слышит. Я ему передаю.
— Как освоитесь, постарайся канал наладить, чтоб не пересказывать, а сразу передавать, как мысли передаешь. Много времени сэкономите на этом. Это очень важно. Вы и сами понимаете.
— Как-нибудь на досуге попробую.
— Ладно, какие еще успехи?
Пробую двигать головой. Ничего не получается.
— Слушай, — говорю я Птицыну, — давай голову попробуем повернуть. Сначала вправо, потом влево.
И пытаюсь повернуть. Когда Андрей подключается, голова поворачивается. Я вижу белую стену, совсем рядом от себя.
— Теперь влево, — мысленно произношу я.
Голова поворачивается влево. Вижу медбрата на стуле. Не того, что был в первый раз. Другого. «Смена-то кончилась», — уже соображаю я.
— Чего? — переспрашивает мой сожитель. — Какая еще смена?
— Да медбрат тут не тот, которого я в прошлый раз видел, — отвечаю. А Гильзину говорю: — Вот такие успехи и есть. Только вопрос у меня. Зачем нам слышать все мысли? Нам же только некоторые нужны.
— Вы не все слышите. Только те, которые обращены в слова. Эмоциональные и образные вы тоже чувствуете, но они не так отвлекают. Научитесь ими пользоваться вместо слов, когда это нужно. А когда нужно, научитесь их передавать. Например, круговая панорама всего, что происходит, будет чрезвычайно полезна в бою. Хотя пока неизвестно, выпустят ли вас в бой. Сначала пронаблюдаем, все ли в порядке. Вы же первопроходцы! Гордитесь этим!
— Уже гордимся. А теперь нам надо работать, извините.
— Да, конечно, я зайду позже, — говорит профессор и поспешно выходит из палаты.
Некоторое время мы с Андреем чувствовали себя младенцами. Одним большим младенцем. С той лишь разницей, что учились двигаться гораздо быстрее.
С руками у меня никаких проблем не было. Они работали как всегда. Координация? Конечно, немного потеряли. Но я привык к расположению остальных органов всего за несколько дней. А вот у Андрея с руками вышло хуже. Он их не видел. Мне приходилось подсказывать, где и что находится.
Садиться оказалось намного сложнее, потому что пресса у нас оказалось два. Мой в верхней части туловища. Его — в нижней. С мышцами спины такая же ситуация. Напрягаться, конечно, ему надо было больше, но без моей помощи равновесие держать он не мог. В конце концов научились сначала садиться, потом поворачиваться, так же как с шеей в первый раз. С ней, кстати, мы к этому времени управлялись без проблем. Стоило только послать мысленный сигнал, и все. Сигнал подавал обычно я. Кто-то один должен быть ведущим, иначе ничего не выйдет. Вот мы и решили, что общими действиями буду руководить я, как старший по званию и по возрасту. А он прикрывал, как и предполагалось изначально, с тыла. Подсказывал, предложения вносил и прочее.
Ладно, с туловищем разобрались. Теперь пробуем вставать. Первый раз нам два медбрата помогали. Под руки поддерживали. Под его, под нижние естественно. До моих им было не достать. Метра три, наверное, роста в Людвиге. Так мы решили назвать существо, которым стали. Надо же какое-то имя иметь, в конце концов. Гильзин с нами согласился. Ну, подняться-то Андрей смог, а вот равновесие держать у него долго не получалось. Я думаю, мозжечок-то можно было и один оставить. Хотя кто знает: вот научимся управляться — может, нам и это какие-то возможности откроет.