Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

— Нет. Это странная штука, однако мы привыкли. Помнишь, ты видела человека возле аэровокзала?

— Ну?

— Днем они сидят под солнцем. Голые. С выбритой головой. И им ничего не делается. На ночь они исчезают, а остается как будто их тень — вот такое прохладное пятно.

— Чушь, — фыркнула Катерина, — я что-то не почувствовала холода, когда фотографировала. И живых холодильников не бывает. Во всяком случае, не у нас, на бедной Земле. Ты меня разыгрываешь.

— Больно нужно. А днем они никакого холода не производят.

— Что же они делают? — Не верила, а сама поворачивалась в воздушном потоке, расстегнув половину пуговиц, встряхивала волосы.

— Так… сидят. Впитывают Свет. Познают себя. Кто что говорит. А сами они молчат.

— Странно… Но вообще-то, пусть себе сидят. Значит, что-нибудь другое… Я не верю в чудеса. — Я думал, она засмеется после этих слов, она, может быть, и готовилась. Но не засмеялась. — Ладно. Пойдем, только не беги так.

Мы прошли метров сто молча. И она не выдержала:

— Слушай… Ведь ты бываешь на таких сборищах, должен знать… Кто такой: высокий, волосы светлые, но, по-моему, не от природы… хорошо двигается… странная одежда, византийский какой-то стиль…

— Эк-Балам?

— Кто такой?

— Самая дорогая в западном полушарии модельная попка. Вроде подходит по описанию, а уж одевается…

— Нет, не модель, — Катерина поморщилась. — Подумай… ему лет тридцать пять… Я не разглядела лица как следует, просто видела, как он прошел. Он, по-моему, еще с каким-то толстяком разговаривал — борода в косичках.

— А! Тогда это наверняка Кчун Шик. Юкатекское чудо. Мастер на все руки и не только. Сейчас он плясун. А толстый — Йош Вашкаштра, эмигрант из Аркаима. Они оба выступают в шоу ольмеков. Йоша я знаю, он мой приятель. А с Кчун Шиком не знаком, так, понаслышке только…

Однако у тебя и глаз! Будешь подступаться к интервью?

— Нет, какое там… Я просто обозналась. Да, наверное. На другого человека он очень похож. Куда мы теперь?

— Куда прикажешь.

— Как тихо… И безлюдно. Раз у вас ночь — это день, то где же люди?

— Ночь везде ночь, просто у нас по ночам не спят.

— Вот и пойдем туда, где они не спят. Но не к мэру, конечно.

Так и сделали. Только пришлось сначала разыскивать у моста мою наспех припаркованную «сюизу».

Солнце у нас восходит в это время года в шесть утра. Три часа спустя, уже в невозможную, звенящую жару, я подвез Катерину к башне «Нопаля». Мы побывали с ней в «Каменной Голове», потом она с восхищением наблюдала процессию дудочников. Музыку и факиров снимало городское телевидение, над рядами тромбонистов слитно взлетали кулисы, флейтисты корчили гримасы… Катерину это дурацкое зрелище отчаянно рассмешило, но потом она сказала, что больше не может, хватит на сегодня, она хочет к себе. По дороге я поглядывал на нее в зеркало. Она устроилась на заднем сидении вдоль, вытянув босые усталые ноги. Время от времени позевывала, потом стала хмуриться. Лицо ее менялось, наверное, что-то в уме сочиняла, только почему такое мрачное? Ох, она не проста, моя Новая звезда…

На прощанье она мне вяло помахала ручкой, и только лавсановый балахон смутно мелькнул в дверях.

«…принадлежат перу Одина Юреца, который, по моим сведениям, проживал в городе Итиль в период между 75 и 85 годами Третьей Смятки». По нашему календарю это годы 2438–2445 (годы Смятки, короче, Солнечного счисления, ойляне умудрились все запутать…).

Я потянулся к кувшину, отпил воды, а кубик льда вынул и притиснул ко лбу. Я читал уже добрых два часа, изнывая, как домохозяйка над детективом — ничего не понимал. Отступление об ойлянах-путаниках принадлежало какому-то современному комментатору, может даже Гнездовичу, — оно было вписано на обороте листов обыкновенным пером, ядовито-синими чернилами.

Капли щекотали мне скулу. Надо еще льда поставить в холодильник, а то рехнусь. Тяжело поднявшись, я совершил нужные манипуляции. Было также минутное искушение засунуть голову в холодильную камеру, но я его одолел. «Опись» оказалась прековарнейшая штука! Прочесть, во что бы то ни стало, одним духом… но с какой стати? Сейчас, когда глядел на нее от холодильника, все снова казалось проще. Но я знал, что сяду, переверну с трудом прочитанную страницу и ухну в этот текст, как в прорву.

Я и комментарии-то взялся подряд читать, — верный знак того, что влип, хочу понять что и как. А понять было ох как трудно! Начиная со времени. Третья Смятка — это был для меня пустой звук. Из истории Земли Ойле я знал только, что там с тех пор, как подвесили они над собою Звезду МАИР, никакой истории нет. Никто туда не ездил, послов там не держали, ойляне наружу не показывались. Да, конечно, «опись» старая. Хотя бы по языку можно судить. Этот самый Один Юрец, видимо, вел дневник. Муж ученый, корешок моченый… Так…

«Ерема Бартер аппроприировал голиндраму. Занят сминцией и просил у меня в том допомоги. Сотяготение грядущее ему гребтит крепко. Опасаюсь, как бы не оставил он сминцию ради каштелей своих, на воздусех строенных».