Аэлита. Новая волна: Фантастические повести и рассказы

— Дай посмотреть… Н-нет. Вряд ли. По-моему, этот моложе. Хотя… тут же только силуэты, сам черт не разберет. А тебе-то чего надо? Чтобы это был он или нет?

— Чего мне надо? Чего надо… Откуда я знаю!

Я не то чтоб плечом пожал — так, только лопаткой дернул, понезаметнее. Женская логика!

— Ты ничего не думай такого… я просто ошиблась…

— Да ну, не извиняйся! Кстати, что ты стесняешься? Возьми снимок себе, если нравится.

— А… она?

— Мадам? Ты об этом не беспокойся. У нее, во-первых, негативы есть, во-вторых, она и не заметит, в третьих, она одержимая. Ловит таких вот фигуристых парней, в основном приезжих, и уговаривает позировать. Будущая слава в обмен на…

— …вот и этот так похож… — Катерина вела свой разговор, не слишком прислушиваясь к моим сплетням. — Конечно! — она вдруг тихонько шлепнула себя по лбу. — Если мне его где-нибудь еще раз повстречать, то только в вашем навыворотном Теночтитлане! С ума сойти… Так что ты говоришь?

— Возьми, говорю, себе на память.

— Пожалуй, — и она отвернулась от меня, уткнулась в кружку с соком.

Разговор наш на этом увял. То ли от увиденного на снимках, то ли от моего консервированного угощения Катерина сильно заскучала и ушла, когда стали собираться более-менее постоянные сотруднички. Она унесла-таки с собой один из снимков. Сказала, что вызовет такси, и я не стал навязываться. Видел, что она в досаде на себя.

На сей раз перестановки дали слово «Кахамарка». Это могло означать либо известный в городе ресторан южной кухни, либо… Либо собственно Кахамарку, то есть — собирайся, Тарпанов, и вперед, через экватор, в бывшую столицу инков… Я покатал в уме эту возможность — нет, не сейчас… Неизвестно, сколько я там проторчу. А Катерина уедет через неделю, много — через десять дней. Если я, конечно, не последний дурень и она меня не разыгрывает со своей этой комедией ошибок.

Таким образом, я решил загадку в пользу южной кухни. Но между мною и супом из акульих плавников в тот день еще были: совещание у Кочета (мелкая злоба дня, жалоба Квиах на то, что кто-то рылся в ее столе, трепетная, удивительно благоглупая речь редактора об Уважаемой Гостье и т. д.), затем я бездумно накропал обзор происшествий на автодорогах побережья — мартиролог на двадцать персон из лицедейской братии, мораль — не хрен ездить по горным трассам в обкуренном благодушии, как раз отрастишь зефирные крылышки… Потом сочинил три письма в редакцию, одно — от лица сексуально озабоченного подростка-эмигранта, и подкинул их Куц-Тхапан. Через полчаса она оповестила всю редакцию счастливым визгом и принесла мне же — похвалиться «этой грязной, гнусной провокацией». За следующий номер «Кетцаля» можно теперь было не волноваться. Я уже успел сходить к верстальщикам, посмотреть макет «Плясок скелетов», как всегда слишком эстетский относительно моего текста, но бороться с магистром Пудниексом бесполезно, у него три оксфордских диплома… Вернулся — под кактусом вдохновенно спорили и возмущались. Куц-Тхапан восклицала: «Пубертатная обсессия! Очевидный шок! Сексуальные игры матери!», и кто-то весьма здраво ей возражал (по-моему, Митлантекутли, водитель Кочета) — «приставить бы их всех… пусть станки двигают, или электричество вырабатывать, раз уж рукам покоя нету…» Хороший человек Митлан, зрит в корень. Не забыть подкинуть потом номер Катерине, как-никак ей обязан, ее и только ее имел в виду… увы, лишь мысленно…

Трудоголиков у нас в редакции нет. На местах бывают в основном в предвечерние и предутренние часы — перед отправкой в ночь развлечений и после, нагруженные впечатлениями. Так что жить можно.

Вечерние Декановы новости я обрабатывать не стал, с ума они там посходили, что ли? Спровадил тех, от кого можно было ожидать приставаний по работе, а от Кочета с его сиропом смазанной подозрительностью заперся у себя в каморке. Посидел, задрав ноги на столик, — из всех медитативных поз эту почитаю наилучшей. Привел себя в надлежаще небрежный вид и…