Аэропорт

— Ok. I see. Could I speak over your phone with one of the defenders if you could help me and translate what he would say?[195]

Тут орки пошли в новую атаку. Заработали автоматы и пулеметы.

— Listen, Cathlyn, why don’t you go fuck yourself?[196] Алексей выключил телефон и продолжил снимать войну.

Война длилась минут пять. БК оставалось на час. Атаку отбили.

Потом была танковая атака. Танк утюжил багажное отделение минут пять. Потом все стихло. Держать большой периметр уже не было возможности. Подтащили два пулемета ближе к центру, собрали в терминале и на взлетке все ленты и цинки с БК, все, что можно было использовать для баррикады: вещмешки, железные балки, обломки стен, трупы товарищей. Все пошло в дело.

В строю оставалось шестеро, которые еще могли стоять, ходить, стрелять. Не считая Алексея. Еще трое могли стрелять сидя и лежа. Еще четверо были тяжело ранены. Остальные убиты или замурованы заживо в подвале или на нулевом этаже.

После танковой атаки наступила тишина, которую вдруг разрезал голос из громкоговорителя, доносящийся из оранжевого зала.

— Фашисты, парни, у вас только одын виход — сдаться, — голос с сильным кавказским акцентом показался Алексею знакомым. — Мы даем вам пят минут подумат, потом пойдем в атаку и будэм вас рэзать, как баранов.

Дальше — тишина.

Степан поднялся в центре зала с автоматом на изготовке и сказал по-русски так, чтобы все слышали:

— Как говорится, лучше стоя, чем на коленях. Кто еще может стоять?

Пятеро встали с ним рядом, образовав круг, спина к спине, автоматы и один ПКМ в руках. Раненые подползли к их ногам и тоже заняли позиции.

Алексей с восторгом и удивлением снимал все это и вдруг понял, что снимает не фото, а свое любимое кино, и что сейчас командир скажет: «Нас шестеро», а он скажет: «Нет, семеро». — «Но вы не мушкетер». — «Душой я мушкетер», — ответит он.

Раздастся его любимая музыка из «Трех мушкетеров» 61-го года: «Та-татата-та-та!». И они все вместе пойдут пить анжуйское.

Но никто ничего такого не сказал, а кино как будто поставили на паузу. Вдруг пауза закончилась и заиграла другая музыка. Это была народная украинская песня в исполнении Вакарчука «Ой, чий то кiнь стоiть...». На полной громкости, в тишине, она вылетала, словно из под ног, из разгрузки одного из убитых. Так звонил его телефон:

Ой, чий то кiнь стоїть,
Що сива гривонька.
Сподобалась менi,
Сподобаласъ менi
Тая дiвчинонька.

Стоящие и сидящие начали потихоньку подпевать, сначала тихо, невнятно и невпопад, потом уверенней, громче, а потом все хором, во весь голос, почти в унисон. Только Скерцо не подпевал, он достал свою флейту и подыгрывал.

Не так та дiвчина,
Як бiле личенько.
Подай же, дiвчино,
Подай же, гарная,
На коня рученьку.

Киборги стояли и пели, а американский москаль-фотограф снимал все это, не веря своим глазам. Это была и его любимая песня. Единственная украинская песня, которую он знал наизусть.

Дiвчина пiдiйшла,
Рученьку подала.
Ой, краще б я була,
Ой, краще б я була
Кохання не знала.

Алексей вдруг понял, наконец, зачем он ехал в Аэропорт, зачем неумолимая судьба несла его сюда, откуда выхода не должно было быть и не было. Он это почувствовал еще несколько минут назад, когда послал на х...р старшего иностранного корреспондента Los Angeles Herald Кэтлин Дж. Уотерс. А теперь все встало на свои места. Ему стало легко, свободно. Он был почти счастлив. Он возвращался домой, к своим. Алексей вытащил из запыленной камеры флешку, положил ее в нагрудный карман, снял с себя камеру, поцеловал ее и положил на пол. Поднял автомат одного из убитых, проверил магазин, затвор и подошел к киборгам. Они расступились. Он встал плечом к плечу с ними и тоже запел.

Кохання-кохання
3 вечора до рання.
Як сонечко зiйде,
Як сонечко зiйде,
Кохання вiдiйде.

Когда песня закончилась и телефон перестал играть, Степан спросил его по-русски:

— Ты с нами? Почему?

— Пiсня дюже гарна[197], — ответил Алексей по-украински.

Орки пошли в свою последнюю атаку. Они были везде.

Их были сотни... Они накатывались и откатывались волнами. Киборги отстреливались. БК кончался.

Степан сел на колено позади стреляющих, связался по мобиле с Майком и вызвал огонь на себя.

— Бандер, ты уверен, что так хочется курить? — переспросил Майк.

— Да, прямо сейчас, прямо сейчас, — уже кричал Степан сквозь автоматный треск. — Нам край, Миша! Нам край!

— Плюс, плюс, Степа! Сейчас вышлем! Ловите!

У терминала практически не было больше ни стен, ни крыши, когда под вечер 20 января налетел «Град», разметал своих и чужих и обрушил все, что еще стояло в Аэропорту.

Алексей пришел в себя, когда уже темнело. В воздухе стояла гарь и пыль. Что‑то еще догорало. Со всех сторон все еще доносились стоны.