Оба старших пилота понимали, что возникает вопрос о том, кто будет принимать решение. Хотя самолет в этом рейсе пилотировал Энсон Хэррис, а Вернон Димирест выполнял обязанности пилота-контролера, все же решающее слово оставалось за ним как за командиром экипажа.
В ответ на вопросительный взгляд Хэрриса Димирест буркнул:
– Кто в левом кресле – вы или я? Чего же мы ждем?
Хэррис размышлял недолго. Он сказал:
– Повернем обратно, но очень пологим разворотом – так, чтобы не заметили пассажиры. И пошлем Гвен Мейген опознать этого типа, из-за которого там подняли переполох: никто из нас, само собой разумеется, не может появиться в салоне – это его вспугнет. Ну а потом, – он пожал плечами, – я полагаю, придется действовать сообразно с обстоятельствами.
– Согласен, – сказал Димирест. – Вы разворачивайте машину, а я возьму на себя салон. – Он трижды нажал кнопку, вызывая Гвен.
Тем временем Энсон Хэррис связался по радио с воздушным диспетчером и кратко сообщил:
– Говорит «Транс-Америка» рейс два! У нас возникли трудности. Прошу разрешения на возвращение в аэропорт Линкольна и на ведение радаром отсюда до аэропорта.
Хэррис уже прикинул в уме возможности посадки в каком-либо другом аэропорту. Оттава, Торонто и Детройт, как им сообщили при взлете, были закрыты из-за снегопада. К тому же, чтобы обезвредить опасного пассажира, команде требовалось время, что также говорило в пользу возвращения на базу.
Хэррис не сомневался, что Димирест пришел бы к такому же решению.
Откуда-то снизу, преодолев расстояние в шесть миль, до них долетел голос диспетчера Торонтского центра:
– «Транс-Америка», рейс два, вас понял. – И после короткой паузы: – Можете начинать разворот влево, курс два-ноль. Готовьтесь к перемене эшелона.
– Вас понял, Торонто. Начинаем пологий разворот.
– «Транс-Америка», рейс два, пологий разворот одобрен.
Как обычно в таких случаях, переговоры велись тихо. Как в воздухе, так и на земле понимали, что спокойствием можно достичь большего, чем излишним волнением и нервозностью. По характеру полученного сообщения диспетчер на земле сразу понял, что самолет терпит или может потерпеть бедствие. Лайнеры, совершающие рейсовый полет, не прерывают его внезапно и не поворачивают обратно без серьезной причины. Вместе с тем диспетчер знал, что командир корабля в случае необходимости сразу подаст сигнал бедствия и незамедлительно сообщит причину. А пока этого не произошло, диспетчер не должен отвлекать команду и задавать ненужные вопросы.
Любая помощь, какая потребуется, будет оказана с максимальной быстротой и без лишних расспросов.
Но уже и сейчас машина наземных служб заработала вовсю. В Торонтском центре, расположенном в красивом современном здании милях в четырнадцати от города, диспетчер, получив сообщение рейса два, подозвал старшего группы. Старший немедленно установил контакт с другими секторами и стал расчищать воздушное пространство как впереди попавшего в беду самолета, так и непосредственно под ним – последнее из предосторожности, на всякий случай. Тотчас оповестили Кливлендский центр о том, что рейс два, недавно переданный им Торонтскому центру, возвращается обратно и надо следить за его полетом. Оповестили и Чикагский центр, которому предстояло принять рейс от Кливлендского.
В кабину самолета тем временем поступило указание от диспетчера:
– Начинайте спуск до эшелона два-восемь-ноль. Доложите освобождение эшелона три-три-ноль.
Энсон Хэррис подтвердил прием:
– Торонтский центр, говорит рейс два «Транс-Америки». Начинаем снижаться.
Сай Джордан по распоряжению Хэрриса уже сообщил диспетчеру авиакомпании по ее радиоканалу о решении возвратиться в аэропорт.
Дверь кабины отворилась. Вошла Гвен Мейген.
– Если меня вызвали потому, что вам нужны еще тарталетки, – сказала она, – то прошу прощения, но вы их не получите. К вашему сведению, у нас на борту, кроме вас, есть еще и пассажиры.
– Вашим нарушением субординации я займусь позднее, – сказал Димирест, шутливо подражая ее безупречному произношению. – А сейчас… У нас тут небольшая неприятность.