Аэроторпеды возвращаются назад

— Садитесь, — насколько мог внятно проговорил он, показывая на стул. На этот раз снайпер понял. Он еле заметно улыбнулся и сел. Том Даунли поднял телефонную трубку:

— Алло, дайте мне штаб, комнату 18. Да. Я — адъютант Даунли. Прошу немедленно прислать переводчика для допроса пойманного снайпера. Так, немедленно. Сейчас будет? Хорошо, жду.

Снайпер сидел напротив него, внимательно прислушиваясь к звукам его голоса. Острые глаза изучали Тома Даун-ли, словно допрашивать собирался не адъютант пленного, а пленный адъютанта. Том Даунли подвинул к снайперу коробку с сигаретами:

— Курите, пожалуйста.

Пленный охотно взял сигарету, прикурил, зажигая спички, протянутые ему Даунли. Адъютант ощущал странное чувство уважения к этому человеку: в нем не видно было ни малейших признаков страха или неуверенности. Пленный вел себя сдержанно, но вполне спокойно.

Вошел переводчик. Он сел сбоку от стола Даунли и приготовился переводить.

— Фамилия? Имя? Из какой части? — задал Том Даун-ли стандартные вопросы.

Пленный, выслушав перевод, спокойно ответил:

— Петр Черненко. Стрелковый полк.

— Какой?

Пленный вместо ответа пожал плечами.

— Он не отвечает на этот вопрос, — доложил переводчик.

— Да. Понимаю. Хорошо. Спросите, коммунист ли он?

— Он говорит так: «У нас все коммунисты».

Том Даунли с интересом посмотрел на пленного: хорошо держится.

— Он снайпер?

— Да. Он говорит: «Я — ворошиловский стрелок».

— Хм… не понимаю. Что он хочет этим сказать?

Глаза пленника блеснули:

— Я стреляю так, чтобы не отставать от лучшего стрелка Красной армии, народного комиссара по военным делам товарища Ворошилова. Поэтому ношу почетное звание ворошиловского стрелка.

— Какое задание вы получили от своего командования?

— Стоять на защите советских рубежей и защищать Советский Союз от нападения империалистов.

— Я хотел бы конкретного, детального определения задачи. Переведите ему.

— Моя задача — всеми силами и средствами защищать мирный труд моих братьев и родителей, составляющих свободное население первой в мире социалистической страны, отечества всех пролетариев. Моя задача — выполнить свой долг, после чего, вернувшись домой, самому стать к станку и принять участие в общем мирной труде, который я защищал с винтовкой в руках.

— Много ли в его полку таких снайперов, как он?

— Каждый красноармеец мечтает стать ворошиловским стрелком и становится им, если не стал до сих пор.

— Он сказал, что у них все коммунисты. Где его партийный билет?

— Не имею. Я не сказал, что я член партии. Пока что я комсомолец. Но это не мешает мне быть коммунистом, большевиком по духу, как и все красноармейцы.

— Он — офицер или солдат?

— У нас нет офицеров. У нас есть командиры, такие же красноармейцы, как и все остальные.

— Так что же, он — командир?

— Нет, я просто стрелок.

— Давно его полк прибыл сюда?

— Он не отвечает на этот вопрос, господин адъютант.

— Да… гм… знает ли он, что мы можем его расстрелять, если он не будет отвечать?

— Он говорит, что… что на его место придут тысячи других, господин адъютант. И что он не боится этого, господин адъютант.

Да, пленный снайпер, очевидно, не боялся. Он сидел все так же спокойно, переводя глаза с адъютанта на переводчика, словно проверяя, как воспринимают они его ответы. Где-то далеко в глубине его острых глаз пряталась едва заметная улыбка. Том Даунли снова отметил в себе какое-то непонятное чувство уважения к этому человеку. У него мелькнула мысль: «А хорошо и любопытно было бы поговорить с ним без переводчика, откровенно, как говорят наедине… жаль, это невозможно, ведь я не знаю его языка…»

Том Даунли нажал кнопку звонка и сказал конвоирам:

— Возьмите пленного и отведите назад. Сейчас я закончил. Вернетесь с ним через час.

Конвоиры увели пленного снайпера. Вслед за ним ушел и переводчик. Том Даунли пожевал давно погасшую сигарету и сказал себе:

— Собственно, его незачем допрашивать. Вряд ли удастся извлечь из него какие-нибудь сведения о его части или что-либо еще. Но дело не в этом. Главное вот что: ведь у них там немало таких же Петров Черненко… И таких Черненко не возьмешь никаким танком… даже — прыгающим, изобретенным Диком Гордоном… Так вот какие они, эти красноармейцы?.. Гм… интересно, интересно… Но куда подевались мои спички?..

И, закуривая, Том Даунли ощутил какое-то беспокойство, вспомнив, как спокойно и свободно закуривал свою сигарету пленный снайпер.

БОМБЫ И РАДИОВОЛНЫ

Прорвались… Прорвались…

Лейтенант Гагарин остро чувствовал, как бьется его сердце, как горячими ударами гонит оно кровь, как пересыхает горло от волнения. Он открыл маленький стенной шкаф, достал бутылку с коньяком, расплескивая, налил рюмку и выпил. Огненная жидкость опалила желудок. Гагарин вновь посмотрел в окно: да, это — Советский Союз, это — Россия!..