Афанасий Фет

Возможно, со стороны Марии это было не совсем так. Их отношения имели и другую, помимо лирической поэзии, «литературную основу», которая, видимо, была ближе уже Лазич: любовь к популярным тогда романам Жорж Санд (Авроры Дюдеван): «Но главным полем сближения послужила нам Жорж-Занд с её очаровательным языком, вдохновенными описаниями природы и совершенно новыми небывалыми отношениями влюблённых. Изложение личных впечатлений при чтении каждого нового её романа приводило к взаимной проверке этих ощущений и к нескончаемым их объяснениям»²¹⁰. Какие конкретно романы читали влюблённые и какими впечатлениями и суждениями обменивались, мы не знаем — к тому времени Дюдеван написала уже много книг, в которых прославлялась свободная любовь, брак же объявлялся институтом условным и часто враждебным подлинному чувству. Романы французской писательницы имели огромное влияние на русское общество; ею восхищались Белинский, Герцен, Боткин и их единомышленники-западники. Одной из последних новинок был роман «Лукреция Флориани» (1847), в котором в качестве положительной героини выведена итальянская актриса, имевшая пятерых любовников. «Социальные» романы Жорж Санд переводили «свободную любовь» из поэтического идеала в общественный, в принцип реальной жизни. Видимо, эти идеи определяли отношение Марии Лазич к любви и браку. Похоже, она была готова на многое, и практически никакие отношения между девушкой и молодым человеком не казались ей запретными. Решимся предположить, что Мария как-то выражала неудовлетворённость духовным характером отношений и прямо или косвенно предложила Фету окончательную близость независимо от того, приведёт ли она к венцу.

Несмотря на его собственный интерес к романам Жорж Санд, принять такое предложение для Фета оказалось невозможным. Именно в этом случае, когда он имел дело с по-настоящему любимой девушкой, он не считал себя вправе сделать её своей любовницей. Возможно, её предложение заставило Фета опомниться от чрезмерного идеализма. Он уже перешёл дотоле запретную для него границу, позволив себе привязаться к другому человеку, ставшему будто частью его собственной души, но не мог переступить ещё и эту. Фет оказался более консервативен, чем Мария, и видел проблему там, где она видела ясность. Для него единственным шансом обрести с ней окончательную близость был брак.

При этом брак был невозможен. Для Фета, постоянно нуждавшегося, радовавшегося весьма небольшим доходам, по-прежнему зависевшего от скромной материальной помощи Афанасия Неофитовича, не имевшего формальных прав на наследство, места для идеализма не было: оставаясь бедным офицером, жениться на бесприданнице, какой была Лазич, означало погубить жизнь обоих. «Это существо стояло бы до последней минуты сознания моего передо мною — как возможность возможного для меня счастия и примирения с гадкою действительностию. Но у ней и у меня ничего нет — вот тема, которую я развиваю и вследствие которой я ни с места», — пишет он Борисову 9 марта 1849 года. «Я встретил девушку — прекрасного дома и образования — я не искал её — она меня, но судьба — и мы узнали, что были бы очень счастливы после разных житейских бурь, если бы могли жить мирно, без всяких претензий на что-либо. Это мы сказали друг другу — но для этого надобно как-либо и где-либо? Мои средства тебе известны — она ничего тоже не имеет...»²¹¹ — повторяет он в письме другу от 18—29 мая того же года.