Афера

– И не просто извинишься. – Президент наставил на него свой длинный палец. – Ты пригласишь Уэнделла на обед в присутствии журналистов. Осыпешь его комплиментами, расхвалишь все – от запонок до волосков в ноздрях. Его взгляды на финансовую политику ты прямо не поддержишь, но воздашь должное интуиции и проницательности суждений. – Филипелли слегка улыбнулся. – Ну вот видишь, Картер, улыбка не такое уж трудное дело. – Президент просиял. Сбившийся с пути сын вышел на открытое место и увидел свет. – Так, хорошо, чуть пошире. Боже мой, мне приходится улыбаться тысячу раз на день. Я ненавижу это занятие, но что поделаешь – люди любят, когда вокруг них улыбаются.

– Финансистам, которые слишком много улыбаются, доверять нельзя.

Это замечание Филипелли президент пропустил мимо ушей.

– Будьте приветливее с людьми, Картер. Пора превращаться из питбуля в дипломата. Кто знает, может, вам найдется в моей администрации другая работа, но в любом случае хорошо бы немного снизить тон. Силовик мне больше не нужен – нужен политик. Я ясно выражаюсь?

При мысли о превращении в политика Филипелли передернуло.

– Да, сэр.

– И кстати, в ближайшие шесть недель вам предстоит дать обед или ужин в честь каждого из членов этого самого Комитета. Каждого. По отдельности.

Филипелли собрался было что-то сказать, но президент предостерегающе поднял руку. Возражений он выслушивать не желал.

– Это все, господин президент? – осведомился Филипелли.

– Нет. Хотелось бы выслушать твое мнение по одному вопросу.

Филипелли устроился поудобнее в глубоком кресле перед массивным столом хозяина кабинета.

– Я весь внимание.

– Надеюсь, я человек довольно скромный, – начал Уоррен и сам, вслед за гостем, улыбнулся при мысли о том, что президент может быть наделен скромностью. – Как и все крайние эгоисты. – Оба коротко рассмеялись. – Ну, а говоря всерьез, думаю, не ошибусь, предположив, что у меня есть довольно хорошие шансы выиграть осенние выборы и остаться в Вашингтоне еще на один срок.

– С учетом вашего нынешнего рейтинга это не вызывает сомнений.

– Но, в таком случае, какого же черта республиканцы отдают мне на заклание в ноябре одну из своих восходящих звезд? На мой взгляд, давно уже у них не было такой яркой личности, как этот малый, Боб Уитмен. В тридцать четыре он стал губернатором Коннектикута, потом проработал один срок конгрессменом, затем – сенатором. Служил в армии. Родился в семье, которая сама стала на ноги. У него по-настоящему сильная харизма. Умен не по годам и на удивление чист. Никаких скелетов в шкафу. Ни женщин, ни наркотиков, ни мошенничества. Мои люди не один месяц занимались им, но так ничего и не нашли. Я и сам с ним пару раз пересекался и при всем желании не мог ни к чему придраться. В своей партии предвыборную гонку он выиграет запросто, всех обойдет. Выдвижение ему обеспечено. – Президент помолчал. – Но против меня у него шансов нет. Так почему же республиканцы ставят его в забег, который он заведомо проиграет? Не полные же они дураки.

– Наверное, хотят, чтобы опыта набрался, – предположил Филипелли.

– Вот, Картер, почему я не беру тебя в свой предвыборный штаб. – Президент коротко рассмеялся и вновь заговорил: – Если бы делами у республиканцев заправлял я, то подержал бы Уитмена еще несколько лет в сенате. Пусть подольше поварится в этой каше, вообще пусть всеми вашингтонскими коридорами походит. Уберет соперников. Завоюет доверие. Мало-помалу сделает себе имя, настоящее имя. Я бы не стал выпускать его против Малыша Рута [1] на девятой базе, когда команда и без того безнадежно проигрывает, а Малыш землю роет, чтобы улучшить показатели к весеннему сезону контрактов. Я бы не стал запускать его в 1996-м, подождал бы до двухтысячного, да и тогда бы для начала осмотрелся. Естественно, Уитмен без труда пройдет в сенат в 1998-м. Короче, борьба со мной в этом году – для него политическое самоубийство. Повторяю, у него нет ни малейшего шанса. И единственное, что запомнят люди – если вообще хоть что-то запомнят, – так это то, что он проиграл.

– Ну а я знаю одно, – пожал плечами Филипелли, – мы ударили эту публику, вообразившую себя пупом земли, в самое больное место – брокерские операции. А после ноябрьской победы нанесем еще один удар. Жду не дождусь, когда посмотрю в лицо Уэнделлу на следующий день после выборов. Я уже назначил с ним встречу на этот день.

– Да, врезали мы им неплохо, – расплылся в улыбке президент.

– Вот именно, сэр, – и мне это по душе. Я рос в нужде и не стыжусь признаться, до чего приятно мне видеть, как Уэнделл и его дружки, скрипя зубами, расстаются со своими денежками. Он понимает, что мы снова победим, а также и то, что после смерти значительная часть его состояния уплывет.

В кабинете воцарилось молчание.

– Стало быть, на следующей неделе, – заговорил наконец президент, – в отпуск отправляешься?

– Да. В Монтану, рыбу ловить. На муху.

– Неужели такой малый, как ты, научился ловить на муху?

– А я вообще все на лету схватываю, сэр, – улыбнулся Филипелли.