Афера

— И не просто извинишься. — Президент наставил на него свой длинный палец. — Ты пригласишь Уэнделла на обед в присутствии журналистов. Осыпешь его комплиментами, расхвалишь все — от запонок до волосков в ноздрях. Его взгляды на финансовую политику ты прямо не поддержишь, но воздашь должное интуиции и проницательности суждений. — Филипелли слегка улыбнулся. — Ну вот видишь, Картер, улыбка не такое уж трудное дело. — Президент просиял. Сбившийся с пути сын вышел на открытое место и увидел свет. — Так, хорошо, чуть пошире. Боже мой, мне приходится улыбаться тысячу раз на день. Я ненавижу это занятие, но что поделаешь — люди любят, когда вокруг них улыбаются.

— Финансистам, которые слишком много улыбаются, доверять нельзя.

Это замечание Филипелли президент пропустил мимо ушей.

— Будьте приветливее с людьми, Картер. Пора превращаться из питбуля в дипломата. Кто знает, может, вам найдется в моей администрации другая работа, но в любом случае хорошо бы немного снизить тон. Силовик мне больше не нужен — нужен политик. Я ясно выражаюсь?

При мысли о превращении в политика Филипелли передернуло.

— Да, сэр.

— И кстати, в ближайшие шесть недель вам предстоит дать обед или ужин в честь каждого из членов этого самого Комитета. Каждого. По отдельности.

Филипелли собрался было что-то сказать, но президент предостерегающе поднял руку. Возражений он выслушивать не желал.

— Это все, господин президент? — осведомился Филипелли.

— Нет. Хотелось бы выслушать твое мнение по одному вопросу.

Филипелли устроился поудобнее в глубоком кресле перед массивным столом хозяина кабинета.

— Я весь внимание.

— Надеюсь, я человек довольно скромный, — начал Уоррен и сам, вслед за гостем, улыбнулся при мысли о том, что президент может быть наделен скромностью. — Как и все крайние эгоисты. — Оба коротко рассмеялись. — Ну, а говоря всерьез, думаю, не ошибусь, предположив, что у меня есть довольно хорошие шансы выиграть осенние выборы и остаться в Вашингтоне еще на один срок.

— С учетом вашего нынешнего рейтинга это не вызывает сомнений.

— Но, в таком случае, какого же черта республиканцы отдают мне на заклание в ноябре одну из своих восходящих звезд? На мой взгляд, давно уже у них не было такой яркой личности, как этот малый, Боб Уитмен. В тридцать четыре он стал губернатором Коннектикута, потом проработал один срок конгрессменом, затем — сенатором. Служил в армии. Родился в семье, которая сама стала на ноги. У него по-настоящему сильная харизма. Умен не по годам и на удивление чист. Никаких скелетов в шкафу. Ни женщин, ни наркотиков, ни мошенничества. Мои люди не один месяц занимались им, но так ничего и не нашли. Я и сам с ним пару раз пересекался и при всем желании не мог ни к чему придраться. В своей партии предвыборную гонку он выиграет запросто, всех обойдет. Выдвижение ему обеспечено. — Президент помолчал. — Но против меня у него шансов нет. Так почему же республиканцы ставят его в забег, который он заведомо проиграет? Не полные же они дураки.

— Наверное, хотят, чтобы опыта набрался, — предположил Филипелли.

— Вот, Картер, почему я не беру тебя в свой предвыборный штаб. — Президент коротко рассмеялся и вновь заговорил: — Если бы делами у республиканцев заправлял я, то подержал бы Уитмена еще несколько лет в сенате. Пусть подольше поварится в этой каше, вообще пусть всеми вашингтонскими коридорами походит. Уберет соперников. Завоюет доверие. Мало-помалу сделает себе имя, настоящее имя. Я бы не стал выпускать его против Малыша Рута[1] на девятой базе, когда команда и без того безнадежно проигрывает, а Малыш землю роет, чтобы улучшить показатели к весеннему сезону контрактов. Я бы не стал запускать его в 1996-м, подождал бы до двухтысячного, да и тогда бы для начала осмотрелся. Естественно, Уитмен без труда пройдет в сенат в 1998-м. Короче, борьба со мной в этом году — для него политическое самоубийство. Повторяю, у него нет ни малейшего шанса. И единственное, что запомнят люди — если вообще хоть что-то запомнят, — так это то, что он проиграл.

— Ну а я знаю одно, — пожал плечами Филипелли, — мы ударили эту публику, вообразившую себя пупом земли, в самое больное место — брокерские операции. А после ноябрьской победы нанесем еще один удар. Жду не дождусь, когда посмотрю в лицо Уэнделлу на следующий день после выборов. Я уже назначил с ним встречу на этот день.

— Да, врезали мы им неплохо, — расплылся в улыбке президент.

— Вот именно, сэр, — и мне это по душе. Я рос в нужде и не стыжусь признаться, до чего приятно мне видеть, как Уэнделл и его дружки, скрипя зубами, расстаются со своими денежками. Он понимает, что мы снова победим, а также и то, что после смерти значительная часть его состояния уплывет.

В кабинете воцарилось молчание.

— Стало быть, на следующей неделе, — заговорил наконец президент, — в отпуск отправляешься?

— Да. В Монтану, рыбу ловить. На муху.

— Неужели такой малый, как ты, научился ловить на муху?

— А я вообще все на лету схватываю, сэр, — улыбнулся Филипелли.