— И что вы обо всем этом думаете? — спрашиваю я Напье.
Он одобрительно кивает в ответ.
— Хоть вы и придурки, сработано неплохо.
В одиннадцать часов вечера мы приземляемся в Пало-Альто. Напье везет нас в свой особняк.
Вечер выдался теплый. Мы идем по веранде, вокруг стрекочут сверчки. Я чувствую аромат жасмина и розмарина. С того момента, как меня отметелили люди Напье, прошло часов двенадцать, и, пожалуй, мне надо выпить.
Хозяин ведет нас через гостиную прямо в столовую. Там накрыт стол — белые скатерти и свечи.
— Присаживайтесь, — говорит Напье.
Мы садимся за стол. Мужчина в костюме приносит бутылку вина на серебряном подносе. Он наливает всем по бокалу.
— А теперь давайте выпьем за наше новое соглашение, — предлагает Напье.
— Какое еще новое соглашение? — не понимаю я.
— Я дам вам денег. Вы продолжите заниматься тем, чем занимаетесь. Будете зарабатывать на бирже. И будете получать двадцать процентов от прибыли.
— Мы так не договаривались, — возражаю я.
— Я же объяснил, — отвечает Напье, — у нас новое соглашение.
— А если я откажусь? — спрашиваю я, хотя и знаю ответ заранее.
— Тогда я вас сдам. Позвоню в ФБР и расскажу, чем вы занимаетесь. И ты, Кип, вернешься в тюрьму, причем надолго. Ясно?
Я киваю в ответ.
— Да, и еще, — добавляет Напье. — Если вы вздумаете обмануть меня, если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, вас убьют. Всех вас.
Он подолгу глядит на каждого из нас — быть может, в том порядке, в котором нас убьют? — желая убедиться, что мы все поняли.
— А теперь — тост, — поднимает он бокал. — За наше новое сотрудничество.
Остальные поворачиваются ко мне, словно ожидая какого-то решения. Я пожимаю плечами: я-то что могу поделать? Я поднимаю бокал.
— За наше новое сотрудничество, — повторяю я за Напье и добавляю: — А еще за абсолютно кристальную честность.
Вслед за нами и остальные поднимают свои бокалы.
Я невольно замечаю улыбку на лице Напье, словно я сказал что-то смешное.
Естественно, вся электроника в установленном под Четырнадцатой улицей приборе сводится к батарейке на девять вольт и двум мигающим зеленым лампочкам. Я, конечно, много нарассказывал про перехват пакетов данных, про переадресацию в Калифорнию, про анализ десятков тысяч операций, но на деле все куда более банально. Прибор ничего не делает, разве только лампочками мигает. Мы ничего не перехватываем. И ничего не анализируем.
Зато лампочки мигают.
А вы думали иначе? Не забывайте, я вам рассказываю об афере. А афера — это спектакль, в котором у каждого своя роль. И все знают, что это спектакль, за исключением одного человека. И самое главное для афериста — не оказаться этим человеком.
Проснувшись на следующее утро, я понимаю, что таинственным образом оказался во Франции, в главном соборе Шартра; моя голова находится в огромном колоколе, а местный весельчак-звонарь исполняет марш «Янки-Дудл».
По крайней мере, именно так лучше всего описать состояние моей головы. Я не сразу осознаю, что я не в Шартре, а в куда более прозаичном месте — в своей квартире в Пало-Альто. Я лежу на диване, весь в слюне, у меня болят ребра, двух зубов нет, а голова раскалывается, словно в нее всю ночь сваи вбивали.
Я пытаюсь присесть. Я провожу рукой по щеке — на ней следы от подушки, по ощущениям похоже на сырную корку. Я начинаю припоминать события вчерашнего вечера: возвращение из Нью-Йорка, ужин в доме Напье, заключенное под угрозой смерти соглашение, несколько бокалов вина и спокойное возвращение домой в машине Джесс.
Я бросаю взгляд на часы. Десять утра. Суббота. Встав с дивана, я с удивлением замечаю, что вчера — пока меня били бандиты — на сайте
Я полчаса листаю «Желтые страницы» и обзваниваю стоматологов, пытаясь найти поблизости хоть кого-нибудь, кто работает по субботам.
В итоге я вызываю такси и еду в Сан-Хосе к дантисту со странной фамилией и подозрительно малым количеством пациентов.
Но доктор Чатчадабенджакалани — если он и вправду доктор — оказался приятным и знающим свое дело человеком. В его кабинете — расположенном на втором этаже, прямо над вьетнамским ресторанчиком — чисто и опрятно, хотя и чувствуется легкий запах тайского рыбного соуса «нам пла». Прежде чем усесться в кресло, я достаю из кармана свои зубы, которые весь день с собой носил, как амулетики на счастье. У корня они уже успели почернеть.