Афера. Роман о мобильных махинациях

Всякий шум за дверью моментально стих, втянулось под дверь тихое, произнесенное мужчиной проклятие. Проклятие негодяю, что своим стуком враз погасил любовный пыл. Молчание слегка озадачило Штукина, и он, все еще продолжая дурачиться, вновь постучал, вновь сказал что-то театральное и за собственным шумом не расслышал быстрых шагов там, за дверью, не заметил, что крохотная точка дверного глазка на мгновение из светлой сделалась непроницаемой: кто-то проверил посетителя и тут же отпрянул от двери, будто испугавшись случайной пули. И вот, когда Штукин готов был махнуть на все рукой и восвояси убраться, отчасти довольный, что все произошло именно таким образом, Картье все же нет в номере, у него, у Штукина, от выпитого случилась слуховая галлюцинация и тем самым исчезает необходимость делиться с Виктором, как дверь тут же и распахнулась, и Штукин увидел, что на пороге, в дорожном костюме, состоящем из слаксов и рубашки в крупную клетку, стоит Картье с дорожным кофром в руке. Он увидел Костю, лицо его осветила самая искренняя улыбка на свете, которую Картье за минуту до этого репетировал перед Леной и она молча поднимала большой палец: «выглядит естественно».

– О! Друг дорогой! Ну здравствуй, здравствуй еще раз! А я, как видишь, отчаливаю. Пора в аэропорт, как раз поспею на утренний самолет в фатерлянд.

– Витька, – заплетающимся языком прокурлыкал вульгарный Штукин, – а кого это ты только что тут так яростно, pardone moi, жахал?

– Жахал? Я? Вообще-то я собирал вещи, мон шер ами, а ты много выпил, и тебе с непривычки мерещится. Ты что-то хотел от меня, Костя? Извини, но я уже почти опаздываю, я еще даже такси не вызвал в этой суете: пока билет менял, пока то, пока се…

Картье критически посмотрел на своего босса, все больше походящего на расползавшуюся под дождем картонную коробку:

– Тебя жена такого к себе не подпустит. Насколько я могу судить из своих поверхностных наблюдений, она не сильно жалует пьянчуг вроде нас с тобой.

– Эх, Витька, – всхлипнул Штукин. – Я ей стал совсем не нужен, вот и накидался тупо в ноль целых ноль десятых. Пойдем выпьем?

– Нет, Костя, об этом и речи быть не может, – наотрез отказался Картье. – Во-первых, тебе точно хватит, ты завтра будешь никакой, придется тебя отпаивать рассолом, которого в Барселоне, уверен, нет, а во-вторых, – и он выразительно поглядел на часы, играя уже не столько для этой несчастной и пьяной жертвы своей, сколько для себя самого, – во-вторых, я реально опаздываю, мне в Москву надо, рабочими вопросами заниматься! Так что давай я тебя провожу к Лене, попрошу ее сильно тебя не гнобить и в твое похмельное злое утро быть добрее к тебе. Давай так? Пойдем-ка!

Картье подхватил мало что понимающего Штукина под локоть и устремился с ним к лифту. Из кармана штукинских брюк выпал телефон. Картье его подобрал и сунул в свой карман. В это самое время Лена, прекрасно слышавшая весь разговор, очень бледная, наконец с облегчением вздохнула и села на корточки, обхватила руками голову, запричитала:

– Господи, сделай все по-своему, сделай все, как я хочу, чтобы было так, как должно быть. Я не знаю, что мне делать. Я с мужем уже столько лет живу, а любовника своего совсем не знаю, но мужа не люблю, а любовника очень люблю и хочу быть с ним, хотя и понимаю, Господи, что это кот в мешке и только ты знаешь, что у него в голове на самом деле. Сделай, Господи, все за меня, на тебя одного уповаю, на тебя надеюсь, что не оставишь рабу твою грешную Елену сидеть у разбитого корыта и думать об упущенных возможностях. Оставь мне, кого сам хочешь. – Лена красиво подняла голову, посмотрела на потолок. – Но, может, лучше все-таки не мужа? – неуверенно закончила она.

…В пустом номере Штукин затосковал и принялся изливать перед Картье душу, рассказывать, какой он на самом деле хороший, а Лена этого не ценит и у них в последнее время частые ссоры по ее инициативе:

– Куда-то все ушло у нее, Витька. Все чувства ко мне кончились. Мы с ней не спали знаешь сколько? Год! Вот где она, спрашивается, в такое время? Где?!

– Послушай, но ведь я недавно к тебе заходил, и все было хорошо, – разыграл недоумение Виктор. – Ты был чуть-чуть в полотенце, на эмоциональном подъеме, меня послал куда подальше и удалился полный посторгазменного величия. Или мне глазам своим не верить?

Штукин снова всхлипнул. Картье с отвращением подумал, что тот, чего доброго, зальется сейчас пьяными слезами, а такие манеры трезвому Картье претили. Он не больно-то приветствовал все эти «задушевные разговоры корешей» и никогда не принимал в них участия. Не любил пьяных откровений, считая, что в каждом человеке есть вещи, предназначенные только для «внутреннего употребления», и окружающим о них лучше не знать. К счастью, Костя сдержался:

– Нет-нет, все не так, как ты думаешь. Я выдавал желаемое за действительное. Она, грубо выражаясь, не дает мне.