Афган

– Наша задача – выделить тех, кто нуждается в оказании помощи на данном этапе, поставить синдромологический диагноз, определить тяжесть состояния и направить для оказания медицинской помощи, оказывая ее в первую очередь более тяжелым. К организации триажа [2] привлекают самого опытного из имеющихся специалистов, – ввернул я цитату из учебника по военно-полевой хирургии.

– Так я здесь, никуда не ухожу. Ну пусть так, почти правильно изложил, – махнул рукой Георгадзе. – С этим что?

– В перевязочную.

– Так командуй! Эти беременные курицы без приказа в сортир сходить уже не могут! Сколько времени у тебя на одного раненого?

– На первом этапе сорок секунд…

– Ты уже на втором! – оборвал меня Георгадзе.

– От двух до пяти минут, – вспомнил я.

– Похоронишь на хрен половину с такими темпами, если поток пойдет, – заметил капитан. – Конвейерный метод знаешь?

– Фельдшер с регистратором начинают осматривать второго больного, пока врач с другим фельдшером и регистратором…

– Знаешь, хорошо, – оборвал меня Георгадзе. – Не приведи господь нам такое только, – тихо добавил он.

Прибежала Фурцева. Раскрасневшаяся, с шальными глазами. Ну да… Первый прилет в жизни. И явно не последний. Обстрелы производят впечатление. Но начальник быстро лишних разогнал, пообещав озадачить тех, кому делать нечего. А Марию моментально прикомандировал к нам.

За пригорком время от времени продолжало взрываться, но уже тише и реже. Три зеленые ракеты ознаменовали окончание шухера. Вот тут раненые и поперли. Сортировка – штука жестокая, кто ее проводит, берет на себя роль Бога, напрямую говорит – вот этого лечим, а этот ждет. Если поток большой, то реально приходится принимать решение – вот этот умрет, а за этого поборемся. Сейчас не так, можно даже оказывать какую-никакую помощь тем, кому она действительно нужна. Тем более что некоторых из-за мизерного расстояния тащили без всяких перевязок.

Где хоть я умудрился так извозиться в крови? Наверное, от того, первого, со скальпированной раной.

На носилки уложили сержанта с развороченным животом. Вот черт! Неаппетитное зрелище. Большой сальник разворотило, петли кишечника торчат наружу. У меня, как у первокурсника какого-то, во рту начала обильно продуцироваться вязкая слюна. С чего бы? Всякого добра вроде в жизни навидался, даже кишки на «скорой» были. Во время аварий. С трудом сглотнул, дал себе мысленную пощечину. Только не проблеваться!

Ладно, дело не наше, собирать в кучку содержимое живота не я должен. Но вот с обильным кровотечением из бедра придется справляться нам, а то не доживет. Причем парню кто-то наложил жгут, но он почему-то не работал. Я ощупал ногу. Вот же долбодятлы… жгут повязали поверх пачки сигарет и еще какой-то хрени в кармане. Фельдшер вывернул карман, перетянул жгут. Рядом бессмысленно суетилась «неродственница».

– А мне, мне что делать?

– Снимать трусы и бегать! – заорал я, взбешенный. – Фломастер давай!

Медсестра протянула мне фломастер из набора, я посмотрел на часы, на лбу сержанта написал время. Тот уже закатил глаза, орать почти перестал.

– Это можно было сделать? – спросил, даже не надеясь услышать ответ. Понятно, что растерялась, но бесит, что кроме своих дел приходится и за этой звездулей следить.

Дальше будут уже работать хирурги. Рана на животе, к счастью, почти не кровила. Я оглянулся, чтобы оценить фронт работ. И он был. На ряды носилок, составлявших сортировку, притащили еще пятерых.

Трое сильно окровавленных солдаты – поди разбери, что у них. Травматическая ампутация верхней конечности на уровне плеча. Один обгоревший на пожаре. Еще двое с осколочными ранениями груди. Боец без глаза – держит его в руках, орет так, что парень с кишками позавидует. Ага, Георгадзе понял, что я не успеваю, подключился. Спасибо ему. Тут-то меня все-таки и накрыло. Блеванул супчиком на желтый афганский песок. Сплюнул кислятиной вдогонку, протянул руку санинструктору:

– Салфетки дай.

Одной вытер рот, второй протер руки – и вперед. Мой конфуз никого не заинтересовал. Вообще.

Когда сортировочная площадка опустела, я собрался идти переодеваться, но меня остановил Георгадзе.

– Ладно, почти справился, студент. Ошибка твоя какая самая главная?

Перешел дорогу Щелокову и оказался на этой долбаной войне? Из соседней палатки были слышны крики боли обожженного. На него даже наркотик не действовал.

А капитану хоть бы хны. Смотрит, гад, с какой-то насмешкой, что ли?

– Не знаю, – честно признался я. А что мне, выкручиваться, что ли? Не на экзамене в институте. Вчерашних студентов вот так и учат – постоянно тыкая носом в их косяки.

– Цветовые метки твои где? – рявкнул капитан. – Ты силой мысли передавал категорию тяжести, да? Вся работа насмарку!

– Так я…

– Знаю, дурачок со студенческой скамьи. Не переживай, я санинструкторам, которые носили, ЦУ нужные дал, – улыбнулся Георгадзе. – Но ты такие вещи впредь не забывай.

– Не забуду теперь, – буркнул я. Окунули с головой, блин. – Спасибо за науку, Шота Николаевич.

– Обращайтесь, – ответил Георгадзе. – Всё, свободен… пока.

Глава 8