Афган

А бывают обходы как стихийное бедствие. Особенно если это не простая больница, а клиническая. Тут уже попадаются профессора и даже академики со всякими членами-их-по-корреспондентам. Большой королевский выезд получается. Главный врач, начмеды, заведующий кафедрой, доценты, преподы, ординаторы, интерны… Больным от этой оравы толку никакого. Девяносто процентов присутствующих вообще не в курсе, кто тут и зачем. Заходит светило, за ним часть свиты просачивается – сколько в палату влезает. Как правило, лечащему врачу места не хватает. Докладывает заведующий, который знает сильно примерно. Академик слушает с царственным видом, иногда задает дежурный вопрос, как генерал у Гашека про отхожие места – и дальше.

У нас был скромный забег. Четверо. Я, Георгадзе, Бубнов и Кубарев. Зашли, фельдшер термометры рассовал по подмышкам, я измеряю давление, Георгадзе смотрит, что и как. Кого-то я запомнил с сортировки, но большинство для меня были будто впервые увиденные. Половина, если не больше – с минно-взрывными травмами. Понятное дело, мины летали, склад с боеприпасами горел и взрывался, так что получите – осколки, контузии, тупые травмы, ЧМТ – и шок.

Я смотрел на это месиво, и мне даже стыдно стало, что я поперся к Грише звонить домой, а потом завалился спать. Когда они успели всё это обработать, зашить, перевязать, поставить кучу капельниц? Да, видел я все эти мероприятия на бегу, но только сейчас, собранные вместе в ожидании вертолетов, они придавили меня своей массой боли, крови и страданий. В скорой все фрагментарно. Да, бывают массовые аварии. Но война… Это другое.

Что удивило – никто не пытался даже что-то там уточнить по карте. Ампутация? Без вопросов. Первичная хирургическая обработка? Быстро и много. Нет времени. Как вопил один хирург, поссать некогда. И вот всё.

Здесь только живые, те, кого эвакуируют. На месте остаются две категории – зеленые метки и черные. Как в том циничном анекдоте, что в медицине есть только два состояния – фигня и песец. Первое лечить не надо, само пройдет, а второе смысла лечить уже нет.

Обгоревший Евстафьев оставался на базе. Получил черную метку. Сколько ему ни капали, через катетер удалось получить миллилитров тридцать темной как деготь мочи. Почки работать перестали. Так что мучить парня бесполезным уже перелетом никто не стал. Дали наркотика по максимуму, извини, это все, что можем.

* * *

Ким, которая после недолгого сна в моей постели бегала как пчелка Майя, ничем своих эмоций не выдала. Так, перемигнулись тайком, и профессия взяла верх над чувствами. Раненые стонут, перевязки делают… Процесс прет, короче.

Как гласит старинная армейская мудрость, чтобы солдат ничего не думал, надо, чтобы он хотел только есть и спать. А для этого он должен вкалывать. Мне даже есть не хотелось – только лежать. Нет, на обед я ходил – это святое. Пропустить прием пищи на службе – никто не поймет. Есть и спать военнослужащий должен при любой возможности.

Вышел на улицу, глянул на село… Что за дурацкая песня? Весело рассказчику от того, что девки гуляют. Так не с тобой же. Я представил себе эти гуляния, плохо освещенное помещение… Прямо как у нас.

– Извините, – не поднимая головы, сказал я какому-то препятствию, внезапно возникшему на моем пути. – Задумался.

– Пойдем пообщаемся.

Ага, по классике, за пуговицу тащат. Я наконец посмотрел, в кого же врезался. Бубнов. Ну, мимо такого попробуй пройти. Петр Петрович, судя по всему, давно промышлял на ниве тяжелой атлетики – фигура приземистая, почти квадратная, бедра как у меня талия, наверное. Но красив, зараза. Слегка цыганистая физиономия, жгущий брюнет, как говорила одна моя знакомая. И вообще, располагает к себе.

– Обязательно сейчас? – попытался я соскочить с темы общения. Мало того что устал как собака, так еще и жизненный опыт подсказывает, что такое начало разговора редко приводит к дискуссиям о творчестве Гюстава Флобера. Да и не читал я его.

– А когда? – искренне удивился Петя. – Завтра тебя в рейд пошлют, там тебя убьют, а разговор не состоится.

– Шутки у вас, – огрызнулся я. – Не очень смешные.

– Слушай, мы с тобой на брудершафт не пили, но можно на «ты», когда не на службе. Усёк?

– Ага. Ну излагай, пока я живой.

К этому моменту мы удалились от стандартных путей перемещения в какой-то закуток между палатками. Короче, свидетелей вокруг нас не наблюдалось.

– Она моя! – с ходу заявил Бубнов, кладя мне тяжелую руку на плечо.

– Без проблем, – тут же согласился я. – Если всё, пойду я. Реально задолбался, веришь? А о чем мы говорим?

– О новенькой, Ким.

Фигасе.

– А ее ты спросить не подумал? – произнес я, скидывая руку с плеча.

– Видел я, как ты вчера ее к себе в палатку поволок, шустрила. Я те твою красивую физиономию вмиг разобью. – Мне был продемонстрирован внушительный кулак. – Чуешь, козел, чем пахнет?

– Военной прокуратурой?

– Ах ты сучоныш!