Афган

Возле перевязочной палатки сидела, спустив ноги в ровик, Женя. Пыталась закурить дрожащими руками. Я отобрал сигарету, смял ее.

– Не курила и не начинай.

– Тоня дала. Ей помогает.

– Заработать рак легких? – я сел рядом.

– До таких отдаленных последствий мы вряд ли доживем. Меня к обожженному на перевязку поставили. Примерно семьдесят процентов кожи сгорело. Вторая и третья степень. Наркотики не действуют, кричит, слезы льются, как из ведра.

Походу, это тело так пытается охладиться. Семьдесят процентов поверхности плюс ожог верхних дыхательных путей – это не факт, что выживет даже в первоклассной больнице. А в полевых условиях… Здесь три литра водки, как тому мужику, что поборол ожоговый шок у себя на даче, не поможет. Почки блокирует в момент. Я пару раз резко вдохнул-выдохнул. Горячий афганский воздух слегка помог. А еще помог закат. Он сегодня был красивый. Огненно-красный. Или кровавый? Над нами, поднимая песок, прошла парочка боевых вертолетов.

– Пошли искать позиции духов.

– Пока не найдут – эвакуации в Кабул не будет?

Женя закашлялась, потом закопала ногой выкинутую мной сигарету.

– А я знаю?

– Евстафьев умрет.

– Это кто? Обожженный?

– Да. Рядовой.

Ким совсем пала духом.

– Пойдем-ка со мной.

– Зачем?

– Пойдем!

Мы дошли до нашей к Копцом палатки. Больного лейтенанта в ней не было – его госпитализировали в инфекцию. Зато был его неприкосновенный запас. Я покопался под койкой, нашел заветную флягу с самогоном. Дал Жене.

– Пей!

– Что это?

– Серная кислота, что же еще? Пей!

Ким глотнула, поперхнулась. Я заставил еще выпить, дал закусить сухой галетой, что у нас валялась на столе. Глаза у девушки мигом осоловели, она покачнулась.

– Ложись на мою кровать, – я пересадил медсестру к себе. – Я потом у Копца лягу.

– Тоню… Тоню надо предупредить.

Черт, сейчас железная Дегтярева мне устроит головомойку. Спаиваю медсестер. Посмотрел на Женю. Оба-на! Уже лежит, спит. Сопит в две дырки.

Ладно, отбазарюсь как-нибудь у командиров. Я застегнул выход из палатки, потопал в расположение.

* * *

До Гриши я всё-таки добрался. Сразу после того, как выслушал матюги Дегтяревой и Георгадзе. Мол, людей не хватает, а ты… Впрочем, Фурцевой тоже не наблюдалось. Поди, сомлела.

Вот у кого служба как часы – так это у связистов. Все бегают наскипидаренные, а они на узле связи чай пьют и курят ядовитые болгарские сигареты. Помню, хорошо там, где нас нет. И еще не было. Но чужие проблемы не замечаешь.

Демичев кивнул на табуретку, садись, мол.

– Что, дали жару? – спросил он. – Много побило народу?

– Хватает. Скучать не будем. Гриша, можно позвонить домой? А то начальник у меня там уже скоро по стенам бегать перестанет, на потолок перейдет.

– Извини, не могу. У нас тоже тревога, линии забиты. Может, завтра.

– Ну завтра так завтра, – я тяжело вздохнул.

– Да не переживай ты так – лица на тебе нет. На вот, глотни.

Гриша протянул мне фляжку. Опять афганская самогонка? Что это тут все бухают как не в себя? Понятно, что стресс надо снимать, но так и без печени остаться легко. Я принюхался к содержимому. Ой, коньяк! И судя по запаху, неплохой.

– Пей, это «Двин».

– Тот, который Черчилль любил?

Связист засмеялся.

– Черчилль пил специальный десятилетний. Этот попроще. Ребята приехали из Союза, привезли.

Я глотнул. Хм… амброзия!

– Лимона нет, на вот, гранатом закуси, – Гриша выложил плод на стол.

Тут резко открылась дверь пункта, внутрь зашел Карамышев. Произнес сакраментальное:

– Ага.

Когда скрипнула дверь, я успел по старому медицинскому рефлексу убрать фляжку вниз к ноге. Закрыл сапогом. Заметил, не заметил?

– Почему посторонние в пункте связи?

Гриша разоблачил ногу, показал повязку:

– Вот, доктор пришел глянуть.

– Смотреть надо в перевязочном пункте!

– Там битком, – пояснил я. – Не подступиться.

Старлей принюхался, подозрительно посмотрел на гранат. Погрозил нам пальцем:

– Панов, я за тобой слежу! Имей в виду.

Резко развернулся, ушел.

– Что это он такой резкий? – Гриша закрыл дверь на замок, вытащил фляжку из-за моей ноги.

– Сдается мне, ему приказали меня тут похоронить.

– Кто?

– Да есть люди.

– Это кому же ты дорогу перешел? – связист глотнул коньяка, захрустел гранатом. Выплюнул косточки. Прямо на пол.

– Зачем свинячить? – я покачал головой, подвинул к Грише ближе блюдце.

– Есть кому убрать, – отмахнулся тот, опять прихлебывая из фляжки.

– Ты смотри, не переборщи. Как на развод пойдешь?

– Не будет его. В штаб угодила мина. Прямо в канцелярию. Там все наскипидаренные бегают, пытаются документы бригады спасти. Давай, пей.

* * *

Я поплелся в свою палатку. Женя сопела в две дырочки, разметав черные волосы на моей подушке, а вот у меня сна не было ни в одном глазу. Да, устал, на душе погано. И обстрел этот с последовавшим авралом, и домой не получилось позвонить. Что ж за день такой? Или это поход по черным и белым полосам привел к ожидаемому отверстию в тылу зебры?