Афган

Четко и недвузначно обрисовали мне ситуацию с правами человека и всякими конвенциями в этой местности. Вот после последнего тычка я как-то вдруг сразу понял глубину жопы, в которой оказался. В голове всплыли увещевания замполита, что в плен лучше не попадать, потому что там только пытки и смерть. Как там звали того несчастного ефрейтора, о котором говорили в столовой? Он подорвал себя. Блин, а у меня гранаты не было. Я даже позорно не снял автомат с предохранителя.

Что я читал про всё это? Ведь теперь это про меня, да? Обидно мало. Вроде бы как единственный способ выжить – принять мусульманство, отрастить бороду и начать воевать на стороне духов. В таком случае они уже будут братьями-моджахедами. И что переходящих на свою сторону командиры вяжут кровью – заставляют убивать своих. Несколько выживших, которых потом нашли в девяностые, работали электриками и строителями. Ничего положительного.

Нет, было! Руцкого два раза из плена выкупали. Ага, он ведь генерал, а я тоже. Почти. Звездочки только побольше сделать и просвет с погона убрать. А что говорили про гонорары за пленных офицеров? Был же разговор, тогда, перед первым рейдом! Сто тысяч за летёху, точно! Меня продадут, а потом приедет Шемякин и спасет меня. Три раза, он это начал делать только после вывода войск. Фигня, осталось немного подождать, жалких семь лет. Обрезаться надо будет? Или так сойдет?

Мысли лихорадочно скакали в голове, но покоя от этого не было. И кавалерии из-за холмов я не ждал – судя по звукам стрельбы, бой там шел нешуточный. Там большая засада, здесь так, мелкий налет на обоз. Кому мы нужны сейчас?

Меня ненавязчиво подталкивали к полевой кухне. Наверное, там место сбора. Вон, на коленях стоит срочник какой-то. И тащат прапора. Как его? Лёнчик, точно. Веселый такой, улыбчивый, с утра поражал жонглированием разными предметами военного обихода. Шесть рожков от калаша летали в воздухе и радовали взоры. В цирк ему надо было попасть, а не сюда. Сейчас идет, потупившись, ухо черное, даже отсюда, метров с двадцати видно, и губы разбиты.

Вдруг прапор в каком-то неимоверном акробатическом пируэте оказался не на два шага впереди, а рядом с конвоиром, от всей души въехал ему кулаком в нос и совсем уж чудесным образом сдернул у того с шеи калаш. А он не только жонглировать умеет! Короткая очередь в тащившего его духа, еще одна – в стоявшего в стороне с рацией хрена. Да сейчас! Надежда вспыхнула во мне, чтобы тут же оборваться – духовский автомат, скорее всего, дешевую китайскую подделку, заклинило после второй очереди. В практически безоружного Лёнчика врезались очереди сразу с двух сторон, и он упал, не переставая улыбаться разбитыми губами и продолжая сжимать в руках бесполезный уже калаш.

Блин, в короткой перестрелке задело и срочника, стоявшего на коленях – пулевое в голову, и сейчас он лежал, судорожно подергивая ногой. Карауливший его бандюк взирал на это совершенно безразлично. Убили – и ладно. И дух мой упал еще ниже. Блин, я уже со страха высокопарно думать начал. Неужели мы попали к отморозкам, которые практикуют пытки и издевательства? Память услужливо предоставила словосочетание «красный тюльпан», и картинку в виде висящего вверх ногами тела с содранной с туловища кожей, завязанной над головой. Воображение добавило рой мух и слепней. А запаха крови в смеси с порохом хватало и так.

В итоге добычей душманов стали только я, какой-то срочник, которого я пока видел со спины, и покачивающийся Толик Карамышев. Неужели все остальные погибли? Или смогли отойти? Мы самые везунчики? Или чемпионы лузеров?

Пока мы стояли, сбившись в кучку, и я безучастно наблюдал, как Карамышев пытается остановить кровотечение собственной панамой, духи начали святое для победителя занятие – мародерку. Впрочем, делалось всё наспех и крайне поверхностно. Кто-то заглянул в санитарку и пошел дальше, не влезая в нее. У меня даже мелькнула мысль, что спрячься я там, не нашли бы.

Ох уж это сослагательное наклонение, едкая отрава для души. Бедствие уже случилось, и бередить воображение картинами, где хитроумный Панов прячется в автоклав, чтобы потом оттуда сразить врагов меткой пулеметной очередью, бесполезно. Как говорил персонаж какого-то фильма, наш разведчик, ожидающий смерти в американской тюрьме: «Что толку переживать о том, чего изменить нельзя?»

И я внутренне превратился в щепку, которую течение несет хрен знает куда.

* * *

Срочника отвели в сторону, и он больше не возвращался. Даже лицо его я не видел, только запомнил свежую прореху на правой лопатке и пробитую флягу, из которой до сих пор капала вода, смачивая штаны. Что с ним сделали? Куда утащили? Неизвестно.

А нас с Толиком привязали веревкой друг к другу, оставив запас хода метра два, а весь образовавшийся коллектив – к ишаку, на которого навалили часть добычи, и погнали. Я даже направление потерял очень быстро – небольшой караван, состоящий из восьми духов, нас двоих, низкорослой облезлой лошадки и трех ослов, петлял по каким-то тропам, и повторить этот маршрут самостоятельно я бы вряд ли смог.