Афган

– Но по дороге возможно будут проверки!

– Думаю, вы знаете, как их объехать или дать взятку. Да и кто станет проверять американских журналистов?

– Хорошо. Куда вас отвезти? – американцы сдались. Разрешили переложить Бабича на заднее сиденье, накрыли его брезентом. Я остался в багажнике.

Потянулись долгие часы пыльной дороги.

* * *

Квадратный красный флаг с белым крестом подтверждал – не обманули акулы пера, привезли куда надо. Ворота были закрыты, а калитка – открыта. Неподалеку стоял полицейский, но, если он и посмотрел на меня, то сделал это крайне незаметно.

– Подожди меня тут! – я прислонил шатающегося Бабича к стенке. Потом подумав, посадил на скамейку у входа. Капитан был – краше в гроб кладут. Опять промокли кровью повязки, новых у меня уже не было.

– Я подожду, давай, иди.

Я шагнул в проходную и уперся в турникет. Из окошка выглянул парень европейской внешности в застегнутой на все пуговицы белой рубашке. Я почему-то подумал, что у него наверняка установлен кондиционер, чтобы он не перегрелся. С мощным немецким акцентом он спросил, чего я тут забыл.

– Меня зовут Андрей Панов, – сказал я, глядя ему в глаза. – Я и мой товарищ были захвачены в плен в Афганистане и незаконно вывезен на территорию Пакистана. Помогите!

– Товарищ?

– Да. Он на улице. Ему нужна «скорая»!

Никогда еще мой английский не был столь убедителен.

Эпилог

Телефон звонил долго, на том конце провода кто-то решил взять нас измором. Первой не выдержала Анечка, зевнула и пошла брать трубку. А я перевернулся на другой бок. Снился мне Никита Андреев. Он держал «стечкин» возле головы душмана и сам был на мушке у толпы бородачей. Мелкими шажками, дергая головой туда-сюда, отступал назад. А я знал, что лейтенант сейчас оступится, взмахнет руками, и его тело изрешетят пули. И ничем, совсем ничем я не смогу помочь. Даже предупредить не получится. Старый сон. Надеюсь, когда-нибудь мне перестанут его показывать.

– Это тебя, – сказала она, поздоровавшись с неизвестным, но весьма назойливым собеседником.

– Я же просил меня не трогать сегодня! Скажи, что все вопросы – в понедельник, и ни секундой раньше.

Попытка закрыть глаза и досмотреть какой-нибудь другой сон, где Андреев не погибал – не увенчалась успехом.

– Говорят, из Стокгольма, это очень важно.

– Что может быть такого важного в этом самом Стокгольме, способного оправдать прерванный выходной? – вздохнул я, но трубку взял. – Слушаю.

– Герр профессор Панофф? – с жестоким скандинавским акцентом спросил мужской голос.

– Да, он самый.

– Добрый день, господин профессор Андрей Панофф, – продолжил говорящий. – Меня зовут Ян Линдстен. Я председатель Нобелевского комитета в Каролинском институте и имею удовольствие сообщить, что вам присуждена в этом году Нобелевская премия по медицине. Вам и господину профессору Морозофф, – добавил он.

– Спасибо за известие, – сказал я и повесил трубку.

– Чего хотели? – спросила Аня, вставая. – Я чайник поставлю.

– Срочно надо купить тебе новое вечернее платье, – сказал я. – И не строй никаких планов на начало декабря. Мы едем в Стокгольм.

– Зачем? – спросила моя любимая. – Ты яичницу будешь?

– Получать Нобелевскую премию! – я потер лицо, пытаясь окончательно проснуться. – Сейчас позвоню Морозову, и надо будет отключить все телефоны! А то через полчаса об этом узнают все, и тогда – прощай, отдых.

* * *

Организовали поездку как президентам или арабским шейхам: бизнес-класс, встреча с цветами у трапа, «вольво-пульман» с водителем, готовым двадцать четыре часа в сутки – специально только для нас. Про машину, естественно, самого черного цвета из всех возможных, мы после пограничного контроля узнали, но эта помеха была крайне малозаметной. Я вспомнил, как нас в Вене возили в автобусе и поселили в иммигрантском районе. Почувствуйте разницу, как говорится. А тут и чемоданы за тебя грузят, и в салоне напитки предлагают. Эх, на такое я согласен.

Аня тоже была под впечатлением. На лимузинах ей и раньше случалось кататься, но в качестве жены лауреата Нобелевской премии – в первый раз. И хотя пыталась моя спутница держать покерфейс, мол, нашли чем удивить, но получалось это у нее не очень успешно.

Первым, кого я увидел в лобби стокгольмского «Гранд-Отеля», был еще один нобелевский лауреат. По литературе. Бродский стоял у стойки регистрации и курил, посекундно стряхивая пепел прямо на ковер. Вряд ли он это замечал – вид у него был весьма задумчивый, но я на всякий случай поздоровался:

– Здравствуйте, Иосиф Александрович.

Аня где-то сзади командовала белл-боем, который выгружал наши чемоданы, так что с великим поэтом мы оказались, что говорится, тет-а-тет. Бродский даже дернулся немного и слегка недоверчиво посмотрел на меня.

– Мы знакомы?

– Нет, но не беспокойтесь – я не журналист и не охотник за автографами. А вот моя жена, наверное, захочет с вами сфотографироваться.

– А вы? Нет? – взгляд стал ироничным, даже насмешливым.

– А мы и так сфотографируемся. Причем неоднократно.

– Панов?

– Ну не Педерсен же, – улыбнулся я. Американский химик дождался своего Нобеля в восемьдесят три.