Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Я лег на спину, краем глаза наблюдая за поверхностью воды. Рамазанов не показывался минуты две. Сначала я заметил его у противоположного бордюра — в глубине тенью промелькнули голубые плавки, затем он развернулся и поплыл к Валери. Через мгновение она вскрикнула, раздался всплеск, ее голова ушла под воду, будто девушку атаковала акула. Они недолго боролись, и наконец над водой появилось бородатое лицо Рамазанова, затем его плечи, густо поросшие черными с проседью волосками. На руках он держал Валери, то погружая ее в воду, то приподнимая над ней. Валери слабо сопротивлялась, поглядывала на меня, говорила адвокату, что она «не белье, чтобы ее выкручивать», а я, изо всех сил удерживая на лице выражение смертельной скуки и безразличия, тихо греб к никелированной лесенке. Картавый за это время успел подобрать себе другую жилетку и, облачившись в нее, делал какие-то уродливые движения руками и тазом, словно пытался поймать в кулак кружащихся вокруг него пчел.

Я вылез на бордюр, подхватил мокрую одежду, ругая в уме Валери, из-за нелепой шутки которой потеряю еще несколько часов на просушку, и пошел к веранде, чувствуя, как мой затылок немеет от напряжения. Наверное, у меня случилось бы что-то нехорошее с головой, если бы я не обернулся перед тем, как свернуть за угол дома. Рамазанов все еще держал Валери на руках, хотя она и делала попытки освободиться от его хватки.

Ну и черт с вами, думал я, делайте что хотите, меня это совершенно не волнует. Почти уверенный в истинности того, в чем только что убеждал себя, я развесил мокрые шмотки на стальной проволоке, протянутой во дворе, и, чтобы не шататься по дому в одних трусах, сел под деревом рядом с охранником. Это был уже другой парень — узкоглазый, крупноголовый, постриженный почти под ноль. На его коленях лежал «калашников» со складным прикладом, к поясному ремню была пристегнута портативная радиостанция; она постоянно шипела, потрескивала, словно огромный жук в коробке. Охранник флегматичным взглядом посмотрел на меня, зевнул, достал из накладного кармана на рукаве пачку сигарет и молча протянул мне. Я отрицательно покачал головой. Тогда он кинул в рот сигарету, но чиркнуть зажигалкой не успел — радиостанция зашипела громче, и сквозь треск помех раздался голос:

— Оникс! Ответь Пянджу!

Охранник отстегнул радиостанцию, поднес ее к уху и, не вынимая сигареты изо рта, лениво сказал:

— Слушаю тебя, Пяндж.

— Оникс, дай адвоката. Ситуация меняется.

— Хоп, минутку!

Он неторопливо поднялся, незажженную сигарету спрятал в карман, автомат закинул за спину и вразвалку пошел к бассейну. Через минуту в дом зашел Рамазанов. Одной рукой он держал радиостанцию и что-то говорил в передатчик, другой энергично вытирал голову.

— Господин Вацура! — позвал он меня. — Ровно через пять минут у нас завтрак. Прошу не опаздывать.

Перед дверью он остановился:

— Ах да! Вам нечего надеть… Я распоряжусь, вам подыщут одежду.

Картавый с безобразным выражением на побитом лице, будто выполнял невыносимую работу, подошел ко мне и молча кинул на лавку сложенный вчетверо новый камуфлированный костюм. Из-за угла на цыпочках выбежала Валери — в одном купальнике, мокрая, с посиневшими губами.

— Кажется, слишком много для первого раза.

— Что ж это твой адвокат не согрел тебя своим жарким телом?

Валери не ответила на вопрос, молча глядя на то, как я одеваюсь.

— Тебе идет форма, — сказала она.

— Было бы странно, если бы не шла. Я носил ее шесть лет подряд.

— Еще будешь носить.

— Нет, спасибо, мне и в джинсах неплохо. А ты примерила жилеточку?

— Сейчас с тобой будет говорить Рамазанов, — перешла на другую тему Валери. — Ты подумай хорошенько над его предложением, прежде чем отказываться.

— Над каким еще предложением?

— Наберись терпения.

Завтрак был накрыт в центральной комнате с диваном и креслами, где вчера вечером я учил картавого вежливости. Рамазанов, что было довольно необычно для этой обстановки, был одет в темно-серый костюм-тройку. Слева от него сидел хмурый, все еще подпухший картавый. При моем появлении он не поднял головы, лишь стал нервно тарабанить пальцами по столу. Валери села напротив них, и мне оставалось только место справа от адвоката. Стол был накрыт, не в пример внешнему виду Рамазанова, довольно скромно — все та же холодная баранина, овечий соленый сыр, несколько лепешек, десяток сваренных вкрутую яиц и большое блюдо с помидорами и зеленью. Рядом, на черном сервировочном столике, расписанном под Палех, стоял кофейный сервиз, прикрытый салфеткой.

Картавый, не дожидаясь, пока я сяду, как бы подчеркивая свое презрение ко мне, потянулся за мясом и лепешками и принялся есть. Валери потирала ладони, голодными глазами рассматривая стол. Рамазанов курил трубку, с прищуром глядя на меня.

— Вы немного опоздали, — сказал он мне.

— Надеюсь, за эту провинность я не буду лишен завтрака?

— Ни в коем случае. Просто я хотел сказать, что в первую очередь ценю в людях точность и обязательность.

— Извините, что я не потрудился понравиться вам, — ответил я с легкой улыбкой, придвигаясь к столу.