Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

И, взяв карту, встал из-за стола. Рамазанов пожал плечами, мол, воля ваша. Картавый, обхватив обеими руками голову, раскачивался из стороны в сторону и тихо мычал под нос: «Ему много четыре лимона. Нет, я тащусь от него, я тащусь…» Валери, словно окаменев, не сводила с меня широко распахнутых глаз. Я не думал о том, что через короткий промежуток времени нам предстоит расстаться, наверняка — навсегда. Я интуитивно чувствовал, что мысль эта сама по себе будет невыносимой, и нацеливал себя только на предстоящую дорогу и возможные испытания, которые мне еще предстоит преодолеть. Но ее глаза будто прожигали меня насквозь, и едва закрыл за собой дверь, уединившись в нашей комнате, как на слабеющих ногах опустился на кровать и закрыл лицо ладонями.

А вы, сударь, оказывается, сентиментальны, подумал я о себе.

Радостные и горькие дни, когда мы были с Валери вместе, промелькнули в моем сознании. Счастливее всего, как ни странно, я чувствовал себя в те часы, когда мчался к ней на помощь, даже не подозревая, что вовсе не в этой помощи она нуждается. Тогда я был человеком, напролом идущим к своей цели, и целью была — любимая девушка. Я был сильным и бесстрашным, потому что думал не о себе, и был наполнен сладостным предчувствием встречи, которая была бы вознаграждением за мужество. А теперь… теперь же я не видел впереди ничего светлого и радостного, и свобода, которую мне пообещали, потеряла свою привлекательность и все больше напоминала бегство от самого себя. Ах, если бы так распорядилась судьба и своею волей разлучила нас! Я бы снова ринулся в путь, окунулся бы в опасный и жестокий мир ради того, чтобы быть с ней рядом, слушать ее голос, смотреть в ее лукавые глаза, терпеливо переносить ее капризы и знать, что она принадлежит только мне. Но мы разлучались по моей воле, и это было больнее всего осознавать.

Я кинул карту в сумку, кое-как сложил рубашку и куртку и отправил их туда же, полюбовался в зеркало на свою черную недельную щетину, раздумывая, брить ее перед дорогой или не стоит. Мимо окна, у которого я стоял, вполголоса разговаривая, прошли Рамазанов и Валери. Девушка совсем раскисла, голову повесила, глаза влажные. Адвокат обнимал ее за плечи и что-то бормотал на ухо. Я уеду, и он спокойно и без суеты влезет в ее постель, и волосатые плечи будут нависать над ее милым, ставшим мне почти родным лицом, освещенным мертвенным светом луны, и на его физиономии, где накрепко отпечатался след высокомерия, будет блуждать торжествующая улыбка.

Я вышел во двор, снял с проволоки еще влажную одежду и закинул в сумку. Охранник подошел ко мне, молча протянул связку ключей и пачку купюр, перевязанную банковской лентой.

— Тачка за забором, — сказал он и зевнул.

Я распахнул калитку. Серый «жигуленок» стоял в пяти шагах.

Я обошел его, постучал ногой по колесам. Странное чувство, словно я не успел сделать что-то очень важное, не покидало меня. Я открыл дверцу, сел за руль, запустил мотор, машинально глянул на приборную доску. Баки полные, как обещал.

— Чего я жду? — вслух сказал я, словно подхлестывая самого себя и прогоняя нерешительность. Ударил по педали сцепления, дернул рычаг скоростей, надавил на акселератор. «Жигуленок», взвизгнув колесами о гравий, рванулся с места. Я бросил прощальный взгляд на серый забор, виднеющуюся из-за него крышу дома, пики тополей, закрытую стальную дверь…

— А вот хрен тертый тебе, а не кокаин! — вдруг крикнул я, ударяя по тормозам и пулей вылетая из кабины. Бегом вернулся к калитке, открыл ее ногой и чуть не сбил Рамазанова, стоявшего здесь же с охранником.

— Что случилось, Кирилл? — удивленно спросил он, на всякий случай отойдя от меня на пару шагов.

Я часто дышал и потому не мог ответить сразу. Из-за угла дома неслышной тенью показалась Валери. В руке она держала несколько пышных красных цветков, похожих на застывшие бенгальские огни.

— Я согласен, — ответил я, вытаскивая из кармана карту и деньги и швыряя их вместе с сумкой на скамью.

Глава 20

Картавый, играясь, нацелил в меня ствол коротенького «узи», сказал «Пух!» и громко рассмеялся. Я, запихивая в рюкзак пуховый спальный мешок, выпрямился, посмотрел на него с глубоким сожалением. Рамазанов, заметив, что я отвлекся, поднял голову:

— Что-нибудь не то?

— Видите ли, я не уверен, что смогу спокойно вынести этого человека на протяжении всего нашего путешествия.

— Выносить будем тебя, — вставил картавый. — Причем ногами вперед.

Рамазанов развел руками, мол, ничего не могу поделать, у каждого свои недостатки.

Мы рассовывали по рюкзакам вещи, которые необходимо было взять с собой. Рамазанов взял на себя большую часть продуктов, бензин, примус и радиостанцию, картавый — три больших мотка альпинистской веревки, крючья и карабины, мне выпала хоть и легкая, но объемная болоньевая палатка. Кроме того, каждый должен был нести пенопленовый коврик и спальный мешок. Картавый и Рамазанов были вооружены «узи» и «калашниковым» — эти автоматы у них были точно, но, возможно, они где-нибудь еще припрятали оружие.