Афганистан. Честь имею!

«Джелалабад… Первая разведывательная рота. Третий взвод… Вот где я теперь, дорогая Карлыгаш. Здесь все не так, как у нас. В Алма‑Ате. Женщины закрываются чадрой, мужчины — в чалме. По улицам пыль поднимают „тойоты“. И дуканы, дуканы, дуканы… Вот сейчас лежу в палатке. Духота, темнота. Здесь, говорят, идут бои, но пока слышна только иногда отдаленная стрельба, как на полигоне. Здесь уже можно ожидать удара в любую минуту. Даже вот сейчас. И брезентовый низкий потолок — плохая защита. Нет, об этом я тебе писать не буду», — так мысленно сочинял письмо Ержан. Как всегда, перед сном. Как всегда, Карлыгаш.

А уснул — и вдруг очутился в гостях у деда Амантая. Дед еще живой, а Ержан еще маленький, и дед учит его сидеть на коне. Мать беспокоится, протягивает руки, чтобы поймать, если он будет падать, а отец смеется, отталкивает мать от коня, говорит, что Ержан джигитом становится. Ему хочется показать маме, какой он уже джигит, понукает коня, а тот ни с места. Какой стыд! Как обидно! А Карлыгаш выглянула из юрты и смеется над ним… Даже во рту пересохло от такого позора.

Ержан проснулся. Мучила жажда. Нашарил фляжку, но она оказалась пуста. Вспомнив, где бачок с кипяченой водой, Ержан выполз из палатки.

Такой же месяц, такие же низкие яркие звезды, как над Алма‑Атой. И так же весь этот мерцающий искорками черный небесный свод подпирается такими же черными горами, которые угадываются ниже слабо отсвечивающей изломанной линии каменистых вершин. Только здесь между пиками то и дело протягиваются красные строчки трассеров, которые, ударяясь о преграды, разлетаются в разные стороны, или вдруг зарницей вспыхнет и погаснет какой‑нибудь утес.

Отдаленным громом через временной интервал донесется уханье орудия, протарахтит пулемет.

— Кто там стреляет? — спросил Ержан случившегося у бачка парня в трусах и с полотенцем на шее.

— Застава в горах, за рекой, — зевнул солдат.

— А почему мы им не помогаем?

— Новичок, что ли? Они же так просто палят. «Пристрелка местности» называется.

Только Ержан приложился к горлышку фляжки, как захлебнулся и даже присел от неожиданного грохота где‑то рядом. Слева, из камышей, одна за другой с диким воем уходили в небо ракеты, унося с собой в звездное небо огненные хвосты.

«Как же тут заснешь?» — подумал Ержан уже в палатке, затыкая подушкой уши. «Айналайн», — послышалось ему ласковое не то материнское, не то еще чье‑то.

Шел седьмой год необъявленной войны.

Боевое крещение

Накануне первого выхода в засаду разведроту уложили спать пораньше. Вовка Губин начал было шебутиться, когда в неурочное время дали команду «Отбой!», но узнав, почему и зачем, быстренько присмирел и натянул на голову одеяло. Гриша Вареник, наоборот, укладывался медленно, ворочался, все что‑нибудь мешало. Только Ержан, казалось, быстро уснул — лежал, не шелохнувшись, как бы и не дыша. Завтра, может быть, первый бой…

Трое друзей вскочили первыми по команде и в неярком дежурном освещении помогали другим разбирать оружие, приборы ночного видения, надевать нагрудники с боеприпасами и пиротехникой. Минут через десять они были уже со всеми на броне, тревожно озираясь на выступающие из темноты деревья, дувалы, камни.

Фары боевых машин тусклым светом, словно посохом, нащупывали полуслепой колонне дорогу, и Гриша Вареник, хотя и оказался на головной машине, все никак не мог определить хотя бы направление их движения, пока под гусеницами не загрохотал мост.

«Ага, значит, через реку Кабул», — и перед глазами вырисовалась карта района. Если сейчас, за мостом, колонна повернет вдоль берега направо, значит, едем в ту самую Каму, о которой у бывалых разведчиков разговоров на тысячу и одну ночь. Он хотел спросить у кого‑нибудь, правильно ли он догадался, но «бывалые» кемарили на броне, да и не перекричать было, наверное, грохот моторов и моста. «Сам должен уметь ориентироваться, — строго пристыдил себя Вареник. — Рассчитывай, едем уже полтора часа. Хотя при такой скорости… А какая скорость?» Так он ничего и не рассчитал, потому что за мостом колонна действительно резко повернула направо, и вдруг все погасло и заглохло.

В темноте и тишине, разговаривая вполголоса, двигаясь по‑кошачьи, разведвзводы бесшумно разошлись в разные стороны по своим «задачам».