Афганистан. Честь имею!

— Отец! Отец, прости нас! — взмолились афганцы, пряча в ладони горящие от стыда лица. Юный Исмар в безумной ярости катался по земле, до крови кусая кулаки.

— Я отомщу им за отца! Я отмщу им за всех! Я их головы на колья вокруг твоего дувала насажу!.. Я им все кишки…

— Хватит! — оборвал его вождь, внезапно перейдя с крика на усталый хрип. Шрам над левой бровью опустился и погасил адский огонь страшного изуродованного глаза. — Слова — товар дешевый, делом докажешь, чего они стоят. Сегодня же ночью с остатками отряда пойдешь прямо в Шамархейль, в самое логово врагов. Там и дашь волю своим чувствам, а мне обязательно приведешь одного‑двух пленных для обмена на наших людей. И тогда я, может быть, прощу тебя. Мохаммад‑Голь прикроет тебя при отходе.

— Да, господин! — с поклоном отозвался крайний из стоящих командиров, в огромной серо‑зеленой чалме.

Каир‑Хан тяжело отдышался и, оттолкнув Исмара, пытавшегося поймать и поцеловать его руку, продолжал нервно прохаживаться с заложенными за спину руками вдоль шеренги подчиненных. Высоко в небе прокатился отдаленный рокот звена штурмовиков… Главарь, прищурившись здоровым правым глазом, проводил взглядом едва заметные в голубой выси крохотные точки самолетов и с ненавистью прошипел:

— В Кунар пошли… Сегодня уже в третий раз… Видно, Абдулхака не дает покоя их гарнизонам. Вот вам пример, каким надо быть воину! — ткнул он пальцем в сторону Асадабада.

После короткой молитвы за успешный рейд Каир‑Хан отпустил командиров отдыхать и готовиться к выступлению, как только стемнеет.

* * *

С самого подъема вся часть гудела, как растревоженный улей. Артиллерия лупила куда‑то за аэродром. Офицеров то срочно собирали в штаб, то заставляли строить свои подразделения, каждый раз проверяя, все ли на месте, по спискам вечерней поверки. Солдаты ворчливо материли эти бесконечные построения, где только пересчитывают, а ничего не говорят. На площадке у камышей, подняв кучу пыли, сел вертолет, откуда вышло несколько солидных людей в камуфляже. Вся группа направилась в сторону штаба.

— Кто это? — спросил Губин у Маслова.

— Должно быть, генералы из штаба армии, — не оборачиваясь, ответил сержант и после команды «Разойдись» побежал вслед за ротным в сторону модулей. Разведчики присели в затянутой масксетью беседке перекурить. Веселая была эта беседа, клуб анекдотов; Губин здесь всегда был как на эстраде. И сейчас, еще не успев прикурить, он начал свои байки.

— В энской части, рассказывают, вот так же однажды наехало начальство во главе с генералом. Комбат дрожит, ротные бегают, лейтенанты суетятся. А никто не знает, что к чему. Наконец генерал говорит: «Жалоба к нам пришла от рядового Сарбаева, — Губин увернулся от подзатыльника Ержана и продолжал: — Плохо, мол, вы солдат кормите. Мясо, жиры сплавляете налево, а бойцам — жидкую похлебку». «Никак нет! — отвечает полковник. — Можете проверить», а сам кулак из‑за спины показывает своему заму по тылу. Тот — быстро в столовую. Ведут, значит, туда генерала со свитой. «Давайте мне, — говорит генерал, — только то, что солдат кушает». Подают ему целую курицу. «Очки втираете!» — кричит генерал и идет к окну раздачи. Смотрит, а там повар огромным черпаком орудует. Как зачерпнет, так и курица! Вправду, значит, каждому солдату по курице. Ладно, мол. Не прав, значит, рядовой Сарбаев. — Вовка заблаговременно принял меры защиты, но Ержан на сей раз на выпад не среагировал. — Съел курицу генерал, уехал. Полковник заму по тылу втык делает: чем, мол, теперь будем рассчитываться за тех куриц? А зам по тылу отвечает: «Я всего три курицы купил. Одна генералу, другая вам, а третью к черпаку привязал…»

Не до всех сразу, но постепенно доходил Вовкин юмор, и смех в беседке шел на подъем, когда вернулся Маслов.

— Паш, ну че там? А, Паша?..

— Да плохо! Ночью духи восьмую заставу вырезали. В Шамархейле, — зло сплюнул замкомвзвода.

Словно лютый мороз сковал изнывающих от жары разведчиков. Вареник скрипнул зубами: ему почудилось, что они смерзлись. Лица солдат, еще мгновение назад такие разухабисто‑веселые, заразительно смеявшиеся, вдруг сделались угрюмыми и злобными. Продолжая смотреть на Вовку Губина, все вспомнили, как он здесь же, в беседке, на перекурах измывался над той самой восьмой заставой: блатяки, от духов далеко, служба — не бей лежачего, советников наших охранять, лафа, одним словом, расслабуха, кайф…

— Восемь трупов, — после паузы добавил в тишине Маслов. — Двух наших нет. Наверное, увели. И оружие все унесли.

Дотлевали в пальцах забытые сигареты. Все представили жуткую картину, как ночью подкравшиеся духи «пришивают» дремлющего часового и крошат спящих. Оцепенение сменялось сопением, покашливанием и, наконец, лопнуло яростными криками всех разом:

— Кто‑то навел!

— Из соседнего кишлака!

— У этих гадов везде свои!

— Перебить всех!

— Артиллерией перепахать кишлак!

— Заминировать каждый метр!

— И пленных не брать!

Прервал этот сплошной рев прибежавший от командира посыльный:

— Всем готовиться к рейду! Выходим на рассвете, — задыхаясь, прокричал он, и разведчики тут же кинулись к ружпарку.

* * *