Однако размышлять было некогда. «Сюда, сюда!..» — кричу я. Но десантник даже не обернулся. Он продолжал двигаться спокойным и размеренным шагом. Еще мгновение — и скрылся за углом. Отвлекшийся от наблюдения за охраняемыми, я каким-то внутренним чутьем почувствовал: в поведении арестованных что-то изменилось. Бросаю взгляд направо — этот душман стоит на месте. Перевожу ствол налево… В ту же секунду второй душман бросается на меня. Палец, кажется, сам дернул спусковой крючок пистолета. Пленный замер, словно натолкнулся на невидимое препятствие… Затем ударом его отбросило к стене. Медленно оседая, душман не сводит с меня своих остановившихся изумленных широко раскрытых глаз. Пуля попала в самый центр лба. Крови не было. Я заметил лишь красное пятно размером с двухкопеечную монету.
«Что я наделал! Я же убил его… — взвихрились мысли запоздалого раскаяния. — Он же мог дать ценные сведения…. Я убил безоружного…»
Хотелось плакать, но слез не было. Я пробовал крикнуть, но ничего не смог даже прошептать. От безысходной тоски сердце стало останавливаться. Оно билось все медленнее и медленнее: тук… тук… тук… И чем реже были его удары, тем больше распирало грудь от нестерпимой боли…
— Что с тобой?.. — растолкал меня Терентьев. — Тебе что, плохо?.. Что ты стонешь и мечешься?..
— Ничего, — говорю, — Коля… Приснилось…
Полежал, вроде бы все опять прошло. Черт знает что. Не ранен, не убит, а вернешься инвалидом. Если вернешься…
12 декабря 1980 г.
Утром чувствовал себя совершенно разбитым. Но пришлось ехать в штаб армии. После недолгой церемонии проверки проводили в помещение, где вчерашний полковник работал с моими коллегами из пехоты. Состоялся своеобразный обмен опытом. Десантники выглядели на уровне.
Перед обедом выехали в часть, стоящую в Теплом Стане (господи, и здесь «Теплый Стан», словно это не окраина Кабула, а Москвы…) Да, живут там безбедно. Не то, что мы. Конечно, они входили в Афганистан на своих колесах, не торопясь. А у нас на счету был каждый килограмм веса.
Вернулся вечером. В палатке холодно, погода мерзкая. На душе неуютно и пакостно.
13 декабря 1980 г.
Вечером Кожанов и Ласкин привели в радиоузел машинисток. Слушали музыку. Все три девицы прилетели три недели назад. Нам в палатке слышны обычные в таких ситуациях разговоры и смех. Жили без женщин год, было легче. Зачем привезли? Если они не развращены, то все равно это произойдет рано или поздно. Закон замкнутого мужского коллектива. Тысяча человек скажут, что она самая лучшая, красивая, обаятельная и любимая. Одному не поверит, другому, третьему… Но кто-нибудь своего добьется. Хоть тысяча первый.
Эти разговоры и смех вывели из себя. Я поднялся и пошел в рембат. Ребята сразу сунули в руки баян. Немного поиграл. Говорили до глубокой ночи. О женах, о женщинах вообще и о многом другом. Растревожили душу.
14 декабря 1980 г.
Были гости из пехоты. Вели себя очень нескромно. Чего их черт принес? Хорошо живут. Даже автобус где-то раздобыли. Хаяли нашу организацию. Ребята в палатке промолчали, но им бесцеремонные посетители очень не понравились. Приезжие прицепились ко мне: «Ставь бутылку, и все тут». С этого бы и начинали. Захотелось выпить, нечего набивать себе цену. Я ведь был у них, видел, как живут и работают. Но такого неприятного ответного визита не ожидал. Послал их подальше. Хороших гостей встречать мы умеем, а нахалы пусть не обессудят. Гости уехали в расстроенных чувствах. Видно, они третий день после тех импровизированных сборов в штабе армии расслабляются. Ну и дисциплинка. Майор, с которым встречался тогда, жаловался мне, что у него старший лейтенант десять дней не выходил на службу и он ему за это объявил строгий выговор. «На какую это «службу»?.. — поразился я. — Здесь не служба, а война. Он что, этот старший лейтенант, у тебя в другом районе живет — где-нибудь в Медведково, например? Он же у тебя в соседней палатке. И не выходить целых десять суток?!. Да я бы его притащил за шиворот в два счета. А не хочет работать — вперед, в Союз… С позором как труса и дезертира…»
Вот такие случаи бывают в пехоте…
15 декабря 1980 г.
Вечером проверял объекты в Кабуле. В крепости Балахисар поднялся на вышку. Смотрел в ночной прибор на город. Огни… Холодные, мерцающие… Словно свет далеких чужих звезд во Вселенной… Удивляюсь, как можно покупать здесь барахло, заниматься обменами. Кто знает, а вдруг тот же самый дуканщик стрелял в нас из-за угла? Как мало помним о своей национальной гордости… Зачем унижаемся? Ведь мы же русские…
Встретил знакомого прапорщика. Мировой парень. Недавно вернулся из отпуска. Был тяжело ранен в рейде. Кстати, прапорщик — командир взвода, бывший суворовец. Парадокс?.. Ушел с третьего курса военного училища, а потом понял, что совершил ошибку. Остался в войсках прапорщиком. Собирается экстерном сдать экзамены за военное училище и получить звание лейтенанта. Теперь, имея такие заслуги и боевую награду, наверняка по возвращении в Союз добьется своего, станет офицером. А ранен он был так.