После обеда встречаю майора, начальника дивизионного клуба. Кстати, самого клуба в дивизии нет, а должность есть. Вот и занимается в политотделе его начальник тем, что прикажут ему делать. А зачастую — просто ничем. Смотрю на майора и не могу уловить, что же все-таки в его облике изменилось? И вдруг понял: да он же совсем лысый! Под ноль. Дело в том, что майор никогда не отличался пышной шевелюрой, поэтому для его головы потеря оказалась не слишком существенной. Оттого сразу ничего и не заметил.
Прихожу к Терентьеву:
— Коля, давай еще раз «офантомасимся».
— А вдруг выведут?
— Если дело только в этом, все без колебания состригут волосы не только на голове…
Одним словом, убедил. Постриглись. У меня это уже четвертый заход. Отрастают волосы — замечаешь, как летит время. Хорошо бы, если бы эта стрижка была последней.
Как полагается, первый день над нами подшучивали. Потом привыкли.
Выдали новую хлопчатобумажную форму. Пришил погоны, петлицы. Погоны даже сделал со вставками по старой кадетской привычке. Достал в редакции дивизионной газеты пластмассовые клише, слегка нагрел их и согнул. Форму погоны с ними держат прекрасно. И плечам не больно. Короче, сделал все на совесть. Внешний вид — это тоже настроение. Нельзя здесь опускаться, особенно нам, офицерам.
Сегодня с переводчиком чуть не померли со смеху. Пришел к нам Пашка Лагунский и показал свои стихи. Ну, если уж и его потянуло на поэзию, то это самый верный симптом: пора нас выводить отсюда. Стихи, надо сказать, класс! В жизни таких не читали. Правда, при Пашке мы смеяться не стали, однако потом душу отвели, как следует. Пашка — это такой шкаф… Метра эдак полтора в плечах. В общем, косая сажень, как говорят о таких в народе. В дивизию он пришел перед самым вводом войск в Афган. Отличился во время переворота и получил орден Красного Знамени, а недавно — старлея досрочно. Личность во всех отношениях легендарная.
В начале осени мы как-то в воскресенье выпросились у командования съездить искупаться в бассейне в крепости Балахисар, где стоит 357-й парашютно-десантный полк. Упросили с трудом. Искупаться, позагорать пару часов — и то радость. Но надо представить себе такую картину. Бассейн словно разделен пополам незримой линией. По одну сторону мы, молодые офицеры и прапорщики. По другую — элита. Армейская. Мужики солидные. И в теле, и со служебным положением. Далеко уже не мальчики. Но самое интересное не это. На нашей стороне ни одной представительницы прекрасного пола. Зато на другой… Там их столько, что у холостяков глаза разбегаются. Да и не только у них… Живые же люди… И посматривают на нас эти девицы свысока — что им какие-то лейтенанты, в крайнем случае — капитаны из дивизии… Мы, конечно, свое место знаем. Поплавали и скромненько загораем на солнышке. А у Пашки Лагунского кровь играет. Бросился он в бассейн, проплыл несколько метров под водой, вынырнул и столкнулся лицом к лицу с одной из купавшихся девиц. Он и сам не понял, как все получилось. Та — «Ах!», а Пашка — раз — и поцеловал ее. Незнакомка смутилась. Но потом смотрит — парень молодой, красивый. Слово за слово, разговорились, вылезли на бордюрчик, уселись рядышком… Ни дать, ни взять: любовь с первого взгляда… Вдруг видим, бежит к Пашке какой-то мужичок. Маленький такой, плюгавенький. Визжит, слюной брызжет… Откуда нам знать, кто он такой? Как говорят, в бане все равны. Погоны-то к плечам не прирастают… Подбегает этот товарищ к Лагунскому и пытается столкнуть его в воду. А Пашка эдак небрежно, легким движением руки, р-раз, и в бассейн мужика. Дескать, остынь немного. Что тут поднялось! Кого только не набежало! Еле отбили Пашку. Хорошо, с нами был один из наших высоких начальников. Он заверил: сами, говорит, разберемся, накажем как следует. А за что?..
Конечно же, никто и ни за что Пашку не наказал. Но смеху было немало. Пашка, кстати, весной тоже отличился.