Афганистан идет за нами вслед (СИ)

Мать пишет, дома пошли слухи, будто я ранен. Да еще в живот. Удивительно, откуда такая нелепость? Кому выгодно истязать больное сердце старой женщины, ожидающей своего сына? Кто решил испытать нервы отца, имеющего тяжелое проникающее ранение в голову времен войны? Ведь эти слухи тоже могут обер-нуться убийством. Косвенным. Беспардонные люди…

На душе скребут кошки. Не дай Бог кому-то еще испытать такое, как нашим матерям. Кстати, меня уже второй раз хоронят. Говорят, есть примета: жить буду долго. «Свежо предание»…

3 декабря 1980 г.

Опять ночная проверка. На сей раз — караульной службы. Ходил по «малому» кругу — тылы, хлебозавод, разведчики, автомобилисты и связисты. Кстати, о караульной службе. Сижу и пишу эти строки. Темно. Вдруг совсем рядом автоматный выстрел. Метрах в трех-четырех от палатки. Лень выйти посмотреть, в чем там дело. Привыкли. Не убило, значит, стреляли не по нам. Наверное, разряжали оружие. Кто-то передернул затвор и нажал на спуск, не отсоединив ма-газин… Да, вот прямо сейчас зашел Витька Хромов — наш вечный «караульный пес» — и стал ругаться. Выстрелил, как я и предполагал, молодой солдат. При разряжании. Витька со своим взводом уже почти год несет караульную службу в штабе. Бессменно. Свихнуться можно, а парень еще не лишен и чувства юмора. Начнет кто-нибудь словами из устава: «Заслышав лай караульной собаки…», Витька сам тут же засмеется: «…Немедленно подойти к лейтенанту Хромову и дать ему… сигарету. Не откажусь и от более существенного…»

С Хромовым, командиром взвода НАД — начальника артиллерии дивизии — поначалу я пару раз поругался. Ершистый паренек. Но потом как-то незаметно подружились. Витька, добрейший и порядочнейший человек, вскоре стал любимцем палатки. И мне очень нравится. Жалуется он мне иногда на своего замкомвзвода Володю Луберга. Володя — это экземпляр еще тот. Кличка у него — «Одеколон». Бывший студент, москвич, уже «дембель», кстати, очень неглупый парень, он, однако, грешит употреблением спиртного. Пьет понемногу, но часто. А так как на водку денег нет, то употребляет одеколон. И самое интересное — не поймаешь с поличным. Запах одеколона… И все тут.

4 декабря 1980 г.

Ужасно доводит сбитая коленная чашечка. Постоянно прилипает к штанине, а забинтовать нельзя — ходить будет невозможно. Приехали москвичи разбираться по ЧП, совершенному двумя солдатами, затеявшими стрельбу. Стараюсь на глаза не лезть. Старый солдатский принцип: подальше от начальства… А то вспомнят, начнут трясти и меня. Надоело все и без того.

5 декабря 1980 г.

Произошел небольшой конфликт с представителем аппарата советников. Как-то мы пошли одному из них навстречу, помогли. Приезжает другой и говорит, что все надо переделать. Чистенький такой, гладкий, ухоженный. Молодой, но наглый. Сразу видно, воспитывался под крылышком у большого начальства. Посмотрел свысока на «безродного» старлея и этак бесцеремонно: «Надо переделать». Я взял бумаги: ошибки из-за неправильных исходных данных. Значит, не на нашей совести. Поэтому, говорю, переделывать не будем. Не хочу наносить людям моральный ущерб — приказывать дважды выполнять одну и ту же работу.

Приехавший фыркнул и помчался к начальству. «Беги, беги, — думаю, — ничего у тебя не получится. Ко мне все равно вернешься. Развелось холуев…»

Какой смысл вкладываю в это слово? Примерно тот же, что и Грибоедов в «Горе от ума»: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Понимаю, есть должно-сти адъютанта, офицера для поручений и т. д. Никуда от них не денешься. Но ненавижу всеми фибрами души тех, кто, пользуясь близостью к начальству, перенимает его замашки. Избитые формулы: «Любишь хозяина, люби и его собачку», «Сильному повиляй хвостом, слабенького куси»… Но как живучи у нас низкопоклонство и лизоблюдство!..

Короче, побегал-побегал советник и вернулся ни с чем. Начальник стал на мою сторону. Пока приезжий ходил, полковник успел позвонить: «Да сделай ты, Алексей. Для меня. Можешь с этого что-нибудь иметь». Я ответил: если так вопрос ставится, тогда другое дело. А «иметь» с приезжего нахаленка мне ничего не надо. Сделаю, и пусть катится.

Вернувшись, советник перешел на униженно-просящий тон. Сразу стал своим парнем. Резанул ребром ладони по горлу, дескать, вот так надо, извинился за допущенные ошибки. Сделали мы все чин чином. Но понять дали: здесь десант. И законы у него просты. На человека смотрят в масштабе один к одному. То есть, какой он есть на самом деле.

6 декабря 1980 г.

После обеда все рванули в баню. Смотрел на них как на счастливчиков. Черт бы побрал эту ссадину. Скрепя сердце, пережил. Лишь поменял белье. Зато потом, думаю, отведу душу. Все наверстаю.

Получил телеграмму от Орловского. Просит выслать вызов в академию. Выздоровел, едет на сессию. Наверняка сюда уже не вернется. Это мы с Терентьевым не можем болеть. Наше право — честно работать. Другого нет.

7 декабря 1980 г.

Москвичи добрались и до меня. Беседовал с генералом. Кажется, тот остался доволен.