Афганистан - мои слезы

Я помолчал некоторое время, потом ответил:

— Не знаю. Правительство, очевидно, стало антиамериканским.

— Но, Давид, мы же верующие, мы стараемся помочь людям, — сказала Джули. — Мы здесь для того, чтобы помочь, а не навредить.

— Я это знаю, но ты попробуй объяснить это коммунистическому правительству, — усмехнулся я.

— Давид, мы здесь потому, что Бог любит людей. И проявление этой любви необходимо сейчас как никогда. Разве тебе не жалко было сегодня того испуганного молодого солдатика, который остановил наш джип?

— Да, после того как я пришел в себя, — заметил я. — Я не знаю, что нам делать. Ситуация радикально изменилась. Сейчас для наших афганских друзей любая связь с нами опасна для жизни. Имеем ли мы на это право? Но, с другой стороны, как мы можем оставить их сейчас, когда им труднее всего?

— Вот так задача, — задумчиво промолвила Джули.

Я подошел и сел на диван рядом с ней. Взяв ее руку в свою, я мысленно вернулся к тем событиям, которые привели нас в Афганистан.

— Бог всегда направлял нас, — сказал я Джули. — Только Он может помочь нам принять правильное решение.

Я мысленно вернулся к своей первой встрече с Ним.

Глава вторая

Убирайся из моей жизни

Я родился в штате Огайо, в городе Бристольвилле, расположенном на пересечении двух автострад в пятнадцати километрах от большого города Уоррена, известного своими сталелитейным и автомобильным заводами. Я помню, как в детстве мы гордились тем, что в нашем городке были гастроном, парк, гостиница с пивным баром (к которому я боялся подходить даже близко), медпункт и мой любимый магазинчик «Димерс», расположенный при заправочной станции. Мужчины заходили в «Димерс», чтобы обсудить, как сыграла или сыграет школьная баскетбольная команда. Когда папа заправлялся бензином, я мог купить себе стаканчик мороженого и последний выпуск детского юмористического журнала с картинками.

Мы жили на 45-й улице, километра за полтора к северу от центральной площади. Под деревьями рядом с домом папа смастерил для меня песочницу, и каждой весной мы засыпали в нее новый белый песок. На большом дубе за домом висели качели. Я помню, как иногда, сидя на качелях, я любил смотреть вверх на длинные веревки и слушать, как они скрипят, когда я раскачивался взад и вперед, шоркая ногами по узкой полоске земли, черневшей посреди зеленой лужайки. Я часто сидел на качелях и ждал, когда папа вернется с работы на сталелитейном заводе, или когда мою сестру Элуизу привезет со школы большой желтый автобус[2].

Однажды летом я катался на трехколесном велосипеде в нижнем этаже нашего дома[3]. Мой «мотор» рычал, и я изо всех сил крутил педали. Я носился на велосипеде взад и вперед, пролетая через дверной проем и мимо нашей уродливой печки. С каждым поворотом я становился смелее и смелее, набирая все большую скорость. Пронесясь мимо бочки с углем, я вырвался на финишную прямую. Колеса заскрипели при развороте у яркого луча, пробивавшегося сквозь закопченное окно, и я с триумфом прорвался через дверной проем под восклицания и аплодисменты воображаемых болельщиков.

Мир взрослых остался за стенами дома и я, предоставленный самому себе, был поглощен своей игрой. Вдруг я почувствовал, что должен остановиться и замолчать. Я слез с велосипеда и замер.

У меня было такое же чувство, как бывало, когда молилась мама, только ее рядом не было. Но я знал, что со мной в комнате был Иисус Христос, и я склонил голову в почтении.

В тот момент я почувствовал вину за свои детские провинности и понял, что должен попросить у Иисуса прощения. Некоторое время я молчал, а затем сказал: «Дорогой Иисус, прости меня, пожалуйста». В тот же миг я почувствовал, как мое сердце переполнилось радостью, а из глаз полились слезы. «Спасибо», — прошептал я, осознав, что все мои грехи прощены.

Присутствие Иисуса было настолько реально, что долгое время я не мог пошевелиться. Я боялся натолкнуться на Него, но в моем чувстве благоговения и восхищения не было страха. В сердце был совершенный покой. Через некоторое время я почувствовал, что могу двигаться.

— Мам, — позвал я, направляясь к кухне.

— Да, Дэйви[4], — отозвалась она. Когда я вошел, мама стояла у раковины, обернувшись ко мне и вытирая руки полотенцем. Она устремила на меня нежные голубые глаза, с улыбкой ожидая моих слов.

Я не знал, как объяснить все то, что со мной только что произошло, но так как мама никогда не смеялась ни над чем, что я ей рассказывал, я начал.

— Здесь только что был Иисус, — сказал я.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Ну, просто Он сюда приходил, — ответил я.

— И что?—спросила мама, ожидая продолжения.

— Мне стало стыдно, и я попросил у Него прощения, — продолжил я. — Мам, Он просто пришел, и я попросил прощения, и Он меня простил. А потом я сказал Ему: «Спасибо».

Мама крепко прижала меня к себе и поцеловала в лоб, как будто бы в том, что я ей рассказал, не было ничего необычного.

— Я очень рада, Дэйви, — ласково сказала мама.