И хотя правительство Афганистана принимало серьезные и разносторонние меры по урегулированию затянувшегося военного конфликта, диалог с руководителями мятежников шел трудно, порой со срывами и обоюдным невыполнением взятых обязательств. Но все же шел, а значит, меньше подвергались опасности наши военнослужащие на заставах, дорогах и в гарнизоне. Диалог шел, а это лучше, чем разрывы снарядов и треск пулеметов.
Последние испытания
1988 год пришел на землю Афганистана. Год возможного конца этой долгой и непонятной войны. И чем ближе был ее конец, тем все больше накапливалось желания выйти из нее живым и невредимым у всех без исключения. Командование армии приняло решение снять мои сторожевые заставы, находящиеся глубоко в тылу у мятежников, и поставить в более удобных для снабжения и возможного вывода местах. Штаб генерала Барынькина разработал план боевых действий. Начальник разведки майор Харламов параллельно отрабатывал вариант снятия сторожевых застав без боя.
Вряд ли кому-нибудь в Афганистане пришла бы в голову мысль ночью с одним солдатом охраны и переводчиком ходить в «зеленку» на переговоры с мятежниками, не имея ни одного процента гарантии на благоприятный исход этих, далеко не безопасных для жизни, прогулок. А Харламов тем не менее ходил. Ходил не потому, что не испытывал страха, а потому, что это крайне требовалось всем советским людям, от рядового до генерала включительно.
План предполагаемых боевых действий делился на две части. Первая — снятие застав. Вторая — постановка этих же застав в новых местах.
Начало боевых действий было назначено на 4 февраля. Это утро выдалось пасмурным. Непрерывно моросил мелкий дождь. Колонны боевых машин пехоты и танков заняли исходное положение. Все, кто знал обстановку, с нетерпением ждали возвращения из «зеленки» Харламова. От того, как ему удастся решить вопросы, зависело, пойдем ли мы с боем или без него. Вот за ближайшим дувалом показался Харламов с двумя мужчинами, у которых полностью закрыты лица. Мы зашли в комнату на заставе, Харламов представил одного из пришедших. Кандого — командир одного из больших отрядов мятежников, правая рука Шафака. Он будет моим проводником. Мои гарантии — только его слово!
Все готово к движению. В «зеленую зону» я должен зайти на трех танках и двух грузовиках под имущество сторожевой заставы. Ну что же — в путь! От дождя виноградники раскисли. Преграждая нам дорогу, метрах в семистах, проходит крупный арык с крутыми полутораметровыми берегами. Танк с трудом преодолевает это препятствие. О том, чтобы здесь без подготовки могли проехать автомобили, не может быть и речи.
По радио дал указание, чтобы приготовили и привезли как можно быстрее машину бревен и прислали танк с бульдозерным оборудованием. Сам же решил на танках дойти до заставы, проверить дорогу и обстановку. То ли мятежники решили устроить парад своих сил и тем самым запугать нас на будущее, то ли скорее из простого любопытства хотели посмотреть на советских солдат и офицеров, но высыпало их на крыши домов и дувалы свыше тысячи человек. Там же были установлены безоткатные орудия, вдоль всего нашего маршрута расположились гранатометчики. Практически на каждом удобном месте устроены доты с тройным бревенчатым накатом, в амбразурах установлены пулеметы. Глядя на все это воинство, каждый из едущих на трех танках невольно задумывался: «А не последний ли это мой день?» Когда на середине пути в винограднике застрял один танк, заряжающий снизу из люка молча подал всем по гранате, которые мы так же молча спрятали каждый у себя.
Граната — последняя надежда не попасть в плен. Вслух об этом никто не говорил, но, уверен, думал так каждый. Пока вытаскивали танк, пока дошли до заставы, пока отдавал распоряжение о подготовке к быстрой погрузке, прошло часа полтора. На одном танке я пошел обратно к арыку, чтобы провести автомобили. На середине пути мой танк застрял в винограднике. По радио доложил обстановку, приказал, чтобы с заставы мне на выручку послали еще один танк.
Вдруг из-за поворота подошла группа людей, около пятнадцати человек, и остановилась неподалеку от нас. От нее отделился один и подбежал к нам. Лейтенант Алимов, переводчик разведотдела, находящийся рядом со мной, перевел, что это сам Шафак со свитой и просит, чтобы я подошел к нему. Мы с переводчиком выполнили его просьбу.
Вот он, знаменитый Шафак. Передо мной стоял человек чуть выше среднего роста, худощавый, с правильными, тонкими чертами лица, с чуть тронутой сединой аккуратной бородкой, с властным взглядом, в элегантном национальном костюме, поверх которого был надет светлый, европейского покроя, пиджак. Руками он перебирал четки оранжевого цвета. Обменявшись долгими взглядами, поприветствовав друг друга кивком головы, мы начали разговор.