Афганский кегельбан

Механик вошел. Помещение напоминало добротную госпитальную палату, куда в старопрежние времена не стыдно было бы положить секретаря одного из московских райкомов КПСС. Девица в больничном халатике, сидевшая на кровати, встрепенулась, услышав скрип двери и звук шагов. Захлопала глазками с явным удивлением — должно быть, лицо вошедшего ей показалось знакомым, но кто именно пришел — не поняла. Еще бы! Ведь Гале было только четыре годика, когда Механика посадили. Разве могла она его запомнить? Как-никак, тринадцать лет минуло.

Сходство с Лидой, конечно, Механик сразу заметил. Как и сходство со своей покойной женой. Ростом девахи, конечно, не в него пошли. А вот в мордашках кое-что проглядывает.

— Здравствуйте… — нерешительно произнес Олег Федорович, не рискнув называть юную даму на «ты».

— Здравствуйте! — ответила Галя. — Почему меня похитили из поезда? Я американская гражданка. В чем меня обвиняют и почему нет адвоката?!

Должно быть, ввиду того, что Еремин был одет намного приличнее, чем все, с кем Галя общалась до этого, она приняла его за большого начальника. Или за главного мафиозо, возможно.

— Американская гражданка, стало быть… — вздохнул Механик, которого эти самые слова очень сильно резанули. Хотя он сам, вообще-то, согласно одному из паспортов, числился гражданином Республики Хайди.

— Да, именно так! — запальчиво воскликнула Галя. — И у вас будет масса неприятностей, если мне не предоставят адвоката!

— Понятно, — сказал Еремин. Нет, если внешне девки очень похожи одна на другую, несмотря на пять лет разницы, то по характеру сразу чуется, кто есть who.

— И вообще я не хочу разговаривать с вами! — объявила мисс Твиггс.

— А зря, между прочим, — заметил Механик, срочно припоминая, что могла запомнить эта большая и сердитая с тех давних времен, когда, топая пухленькими ножонками по полу, подбегала к пришедшему со службы папочке и пыталась дотянуться до нижних пуговиц шинели. Лидуська, которая тогда была намного рослее и бойчее, как-то неназойливо оттирала младшую сестричку от родителя, а та с расстроенным личиком все тянула ручонки и пищала: «Я тозе к папе хосю!» — или что-то в этом роде.

Лихорадочное копание в мозгах привело к тому, что Еремин сумел вспомнить лишь один случай, который мог бы, по его разумению, запечатлеться в памяти у малышки.

Произошло это при встрече того самого рокового 1989 года. По мнению Механика, год этот стал роковым не только для него лично, ибо Олега именно в этом году посадили за кражу списанного движка, но и для всей страны. Именно тогда Горбачев вывел все войска из Афгана, расписавшись в том, что проиграл эту войну. Именно тогда созвали I съезд нардепов СССР, на котором высветились все грядущие неприятности. Опять же тогда как из дырявого мешка посыпалось: Карабах, Тбилиси, Фергана…

Но поскольку продажа списанного двигателя принесла Механику кое-какой навар, встречал он этот год вполне прилично, благо начпрод полка сумел добыть для товарищей офицеров и прапорщиков весьма неплохие заказы. С шампанским, водкой, красной рыбой, шпротами и даже с баночкой лососевой икры. Правда, в нагрузку еще какой-то колбасы дали, типа «собачьей радости», которую кот Вася осторожно понюхал и не стал жрать, да еще к тому же поскреб пол лапами, будто дерьмо закапывал. Но это так, мелочи жизни.

В общем, свой последний новогодний праздник в кругу родной семьи Механик надолго запомнил. И на зоне его вспоминал, и в бомжатниках, и во всех иных местах, куда его позже закидывала судьба. Даже на Хайди, в раю земном, и то вспоминал встречу 1989 года, как нечто самое светлое и безвозвратно утраченное. И дело было не в советских деликатесах. Просто настроение тогда у Еремина полностью соответствовало понятию «праздничное», с женой у него на тот момент вроде бы все хорошо складывалось, девчонки не болели — чего еще надо? Даже начальство, которое еще ничего не знало о движке, поощрило к празднику. То ли грамотой, то ли благодарностью — этого Еремин уже не помнил. Конечно, опасения насчет того, что о движке узнают, почему-то не грызли старшего прапорщика. Ведь тот дизель все равно должен был уйти в мартен. А Еремин его восстановил и колхозникам продал. Все польза народному хозяйству! Выговора ожидал, конечно, может быть — досрочного увольнения, но суд, два года… И в мыслях не было!